Незадолго перед тем, как Урусов стал вынашивать свою идею «тайной архитектуры» «Цветов Зла», во французской критике на волне интереса к психологии декаданса постепенно формировались совершенно иные, если не сказать – прямо противоположные представления об «архитектонике» Бодлера. Со всей откровенностью и прямотой они были изложены в этюде Поля Бурже «Шарль Бодлер», вошедшем в его книгу «Очерки современной психологии», изданную в русском переводе в 1888 г. Провозглашая Бодлера поэтом «периода упадка», Бурже проводил прямую аналогию между деструктивной природой общественной и личной нравственности и слогом Бодлера. «Слогом, принадлежащим к периоду упадка, – пишет Бурже, – можно назвать такой слог, в котором нарушается единство книги для того, чтобы дать место независимости каждой страницы, где единство страниц нарушается ради независимости каждой отдельной фразы, а единство каждой фразы – ради независимости каждого слова»[813]. В этом контексте становится очевидно, что реконструкция Урусовым единства книги стихов Бодлера как раз опровергала концепцию «упаднического» характера творчества автора «Цветов Зла», свидетельствовала о наличии в его художественном сознании тенденций, противостоящих разрушению и распаду.
Итак, Урусов – выдающийся флоберист и бодлерист – выступал как посредник в диалоге русской и французской культур. В его сознании совмещаются две смысловые перспективы – внешняя и внутренняя. Он способен видеть явления с русской и французской точек зрения одновременно.
Вместе с тем Урусов – «защитник», «адвокат», комментатор художественного текста Бодлера. Его интересует «тело», «плоть» литературы и культуры. Для него ценны каждая буква, каждый знак, каждая деталь, превращающие текст в эстетическое целое произведения. Он выступает одновременно в нескольких ипостасях: как архитектор-текстолог, коллекционер-гедонист и адвокат-аполог. В акте культурного посредничества все эти звенья скрепляются тесными причинно-следственными отношениями и образуют нерасторжимое единство. Анализ архитектоники лишается эстетической самоценности и обретает герменевтическую глубину: текстологическая экспертиза книги, как ее широко понимал Урусов, становится необходимым условием полноценного понимания текста – «комментарием» (в его терминологии) и, соответственно, важнейшим критерием адекватного диалога представителей различных культур. Таким образом, фигура посредника на рубеже XIX–XX веков начинает объединять в себе качества ученого-«позитивиста» и «эстета» одновременно, и этот синтез способен не только обогатить восприятие инонационального текста представителями другой культуры, но и актуализовать в «чужом» тексте такие смыслы, которые в нем объективно заложены, но остаются неявными для взгляда изнутри родственной ему культурной среды. «Сенсуалистичная мистичность» Урусова-критика открывает дорогу к постижению художественного единства, «ансамбля», «тайной архитектуры» творчества национального гения.
[Библиофил]. Рец. на кн.: Le Tombeau de Charles Baudelaire (Paris, 1896) // Северный вестник. 1897. № 2. С. 171 – 173.
Князь Александр Иванович Урусов (1843 – 1900). Статьи его о театре, о литературе и об искусстве. Письма его. Воспоминания о нем: В 3 т. М., 1907.