В «Мадонне» Бодлер «дополняет роль Мари ролью девы Марии»[662], вонзая «семь ножей», «хорошо отточенных», «в трепещущее Сердце» любимого существа, – это аллегорическая метафора «самой глубокой любви»[663]. Изучая жизнь По, он дополняет роль творца-мученика, истязая «бедного Эдди», превращая отдельные алкогольные срывы в жизни По в дикое, разрушительное и… созидательное пьянство, своего рода «мнемонический инструмент, энергичный и смертоносный метод работы, соответствующий страстной натуре»[664] писателя. В самом деле, Бодлер пишет: «Он пил не как гурман, но как варвар, с совершенно американскими манерами и американской экономией времени, как будто выполняя убийственную задачу – как будто в нем действительно было что убивать,
Впрочем, рассказывают, что однажды, собираясь снова жениться (о бракосочетании было объявлено, и когда его стали поздравлять с созданием союза, обещающего ему наилучшие условия для счастья и благосостояния, По сказал: «Возможно, вы видели объявления, но запомните хорошенько: я не женюсь»), он, ужасно пьяный, пришел скандалить среди окружения той, что должна была стать его женой, прибегнув таким образом к своему пороку, чтобы не нарушить клятву, данную несчастной покойнице, чей образ был все еще жив в его памяти и которую он так дивно воспел в «Аннабель Ли». Итак, я вижу, что во многих случаях присутствует тот бесконечно драгоценный факт, что в пьянстве его был умысел: это можно считать установленным[667].
Возведение По в мученики предвосхищает отождествление палача и жертвы с очевидными последствиями: По, мученик во плоти, великая жертва нового времени, становится альтер эго французского поэта, приобретая вместе с тем черты
Расковыривать болячки, натягивая нить рассказа – приписывая автору характер и несчастья его персонажей, – бередить раны, разрывать швы значит проделывать отверстие. По поводу последних строф одной из пьес «Цветов Зла», запрещенной цензурой в 1857 г., «Той, что слишком весела», французский поэт Мишель Деги замечает: