Платье

– С налоговиками, да?

– Поль, прошу тебя, отвяжись от меня со своими налоговиками! Так или иначе, вы выиграли, я сдаюсь… Агенты фиска – самые замечательные на свете люди, искрящиеся юмором, а я олух из прошлого века, напрочь отставший от жизни. Мужчины все до единого носят платья, а мы скоро поедем медитировать в Ла Бурбуль… Вот так.

Они хотят свести его с ума. На сей раз у него в этом нет ни малейших сомнений. Лучшая тактика борьбы сводится к тому, чтобы вообще не отвечать на их провокации. Жан-Пьер говорит себе, что их удары должны по нему лишь скользить, уходя в сторону мимо цели и не причиняя никакого вреда. Это единственный способ не стать их добычей. Заставить себя ровным счетом ничего не чувствовать. Спастись в состоянии наркоза, как спасаются в религии. И подождать, пока все не пройдет. Ведь рано или поздно пройдет обязательно…

21 час 21 минута

Жан-Пьер вновь подошел к окну. Пока остальные, улавливая слухом единственно сплетни, судачат о том о сем, он смотрит на улицу, в действительности ничего перед собой не видя. Вспоминает былой мир.

Дым отцовской сигареты в «Пежо 504». Потом такая же сигарета, выкуриваемая в перерыве между двумя блюдами в пивных, официанты которых все как один напоминали Ива Монтана и Жака Вильре в одноименной картине Клода Соте. Порой не успевали ее еще докурить, как один из них уже ставил на покрытый белой скатертью стол тарелку с чем-то горячим. Тогда ее тушили в пепельнице, не видя в этом ничего страшного, потому как в карманах про запас лежало несколько пачек, по тем временам стоивших каких-то пять франков. Курить Жан-Пьер бросил, когда их цена перевалила за десять евро.

Аксьон Жо и Биг Джим. Фигурки, по сути, куклы для мальчишек, в одних только трусах, которых наряжали то охотниками на тигров, то тайными агентами, то мотоциклистами Национальной жандармерии. Пластмассовые солдатики, которых раскрашивали вручную такими тонкими кисточками, что они держались совсем недолго, в два счета теряя из щетины волоски. Затем они с приятелем брали шарик и играли в бой между солдатами Великобритании и Ваффен СС… Да-да, нацистские солдаты в магазинах игрушек тогда продавались совершенно свободно – историю полагалось изучать, тем более что немцы в конечном итоге все равно всегда были злобные и обязательно проигрывали. Еще у них были игрушечные наборы «Плеймобиль», в том числе ковбои и индейцы. Янки в этих играх побеждали не так часто. Плюс пираты, без конца набивавшие собственные карманы.

Тонкие нейлоновые, безжалостно натиравшие свитера, от которых, когда их снимали, на голове вставали дыбом волосы. Настоящее царство полиамида. Благородство жизни, сплошь состоявшей из пластика.

Первый раз, когда отец показал Жан-Пьеру Центр Жоржа Помпиду. Тогда Людовика обуяла такая гордость, будто он сам задумал и построил этот гигантский «Лего», торчавший в разные стороны разноцветными трубами, так заинтриговавшими малыша. И хотя отец к проекту отношения не имел, это все же было творение «его» эпохи.

Сирена каждую первую среду месяца. «Не переживай, Жан-Пьер, нас никто не бомбит, это на стройке». То были отголоски Второй мировой войны, когда родителям было по десять лет. Ее сокращенно называли «Второй», будто желая убедиться, что третьей уже никогда не будет. Повсюду что-то строили, торговые центры росли как грибы после дождя. Рабочие на лесах свистели проходящим мимо женщинам, а бригадир говорил: «Простите их, мадам!»

Неизменная бутылка вина на столе в обед и вечером. Почти всегда бордо. «Ты получишь право пить, когда на бороде вырастет хотя бы три волоска». Отцы пили вино, как воду. И именно поэтому, надо полагать, их никто и никогда не видел пьяными. Неужели оно и в самом деле было для них как вода?

Колокол в четыре часа дня, когда матери отправлялись забрать из школы своих чад. А еще конфетки, которые они украдкой таскали у бакалейщика, пока тот пичкал воспоминаниями о Константине очередную клиентку, жаждавшую маргарина. Тогда они считали Константину женщиной и лишь долгие годы спустя с удивлением узнали, что речь шла об алжирском городе – до них только после этого дошло, почему достопамятные исповеди месье Амируша источали аромат тайны и ментола.

Оттопыренные уши соседского малыша Антуана и его кривые зубы. Его собственные баночки с клеем «Клеопатра» и оранжевые лопаточки в ранце «Танн’з». Уши, за которые его то и дело таскал месье Мишель, учитель в классе CM2, который отец по привычке называл «седьмым».

Ну и, конечно же, лицей… Все красивые девушки напоминали Софи Марсо в фильме «Бум», но те, с кем целовались, походили на Сандрину Киберлен в жизни… Веснушки… Почему у девушек больше нет веснушек? Они что, больше не бывают на солнце? Боятся меланом? Или все поголовно стали дерматологами, как Изабель?