Платье

Обнаженные груди на пляжах Лазурного Берега. Медузы под ногами. «Медузные» годы. Потрясающие годы. «Год медуз»[17]. Прыщавые подростки мечтали в один прекрасный день заиметь Каролин Селье в роли тещи, проявляющей такую же склонность к инцесту. И удивлялись, как женщина, годящаяся им в матери, может быть такой сексуальной и носить то же имя, что и их школьные подружки. Удивлялись, надо заметить, не зря, потому как впоследствии узнали, что Каролин лишь псевдоним. В действительности ее звали Моник. Моник Селье (1945–2020).

Ах, Каролин… Ах, Моник… Жан-Пьер до сих пор помнит, как отец Антуана хлопал себя по бедрам, слушая на виниловой пластинке скетч Колюша «Изнасилование Моник». И мать Антуана, оравшую на мужа: «Какого черта ты слушаешь эту дрянь при мальцах! Это же пошлятина!» Но они все равно слушали…

– Ну что, садимся за стол?

Голос Поля прерывает путешествие Жан-Пьера в ностальгию. Жаль, там ему было совсем неплохо. А прислонившись лбом к оконному стеклу, даже ничего.

Человеческого силуэта в доме напротив больше нет. Заблудившись в прошлом, он даже не видел, как тот исчез…

А вот что касается Изабель, Соланж и ее мужа, то они никуда не делись, все так же плетут против него втроем заговор. Причем последний в платье. Жан-Пьер никак не может с этим смириться. Это же чирей на лике логики. Боже праведный, какого же хера он так вырядился? Да к тому же расхаживает взад-вперед с таким важным видом.

– Я есть хочу! От всего этого волнения могу даже слона сожрать.

– А совместная половая жизнь что, уже отменяется? – спрашивает Соланж с видом, который другим может показаться наивным, но Жан-Пьеру просто идиотским.

– Верно, Соланж, – смеется Изабель, – заниматься любовью мы не будем, лучше давайте поужинаем.

– И что же у нас в меню?

– Мой дорогой Поль, поскольку жаркое стараниями моего муженька пригорело, у нас будут суши. Вы не против?

– Ну что, Соссо, видишь? Я ведь тебе говорил! И даже не сомневался! – орет слизняк в платье.

Жан-Пьер наблюдает за происходящим будто извне. И настоящее кажется ему гораздо дальше прошлого, на которое он взирал всего несколько секунд назад.

– Вы не любите суши?

– Да любим, моя дорогая, любим! – успокаивает ее Соланж. – Ты же знаешь, как любит подтрунивать Поль.

Тот хватает со стола бутылку «Кондриё» и спрашивает Жан-Пьера, нет ли у них в доме штопора – по чистой случайности. Надо же! Они ни с того ни с сего вспомнили о нем…

– В ящике комода, – ворчит он.

Отправляясь на поиски подарка Элоди, их знаменитого постмодернистского штопора, Поль говорит себе, что хозяин дома хоть и немного успокоился, но все так же недружелюбен.

Жан-Пьер лелеет в душе надежду, что этот козел помучается с этим писком моды в виде высокотехнологичного штопора… Но нет. Демонстрируя мастерство, не требующее почти никаких усилий, болван вмиг вытаскивает пробку и адресует ностальгирующему по временам де Голля другу лукавую улыбку, будто заподозрив его в нехороших мыслях.

21 час 39 минут

При виде налоговика, все больше чувствующего себя как дома в его квартире, Жан-Пьеру становится дурно. Тот в аккурат из тех, кто ложился под немцев и прислуживал им в гостиной еврея, когда того отправляли в Бухенвальд. Жан-Пьера не отпускает чувство, что в этот самый момент его грабят и раздевают. Как Изабель вообще может такое допускать? Жена, оказывается, питает к нему не просто презрение, но кое-что похуже – ненависть, упрямое желание досадить и буквально его уничтожить, ведь по зрелом размышлении нетрудно прийти к выводу, что инициатором всего этого заговора могла быть только она. Именно она три часа назад встала на этот путь, желая напялить на него платье. Жан-Пьер не сводит с нее глаз: она явно веселится, держа в одной руке телефон, в другой меню японского ресторана. Его от этого тошнит. Изабель его вот-вот прикончит, но это совершенно не мешает ей радостно заказывать жратву.

– Что будете? – спрашивает она. – Якитори, маки, суши, сашими или шираши?

– Шираши… В соусе! – добавляет Поль, чрезвычайно гордый своей репликой, сопровождая ее сальной ухмылкой, которая явно не вяжется с его нарядом.

– Смех да и только!.. – тихо бурчит Жан-Пьер, хотя другие его не слышат.

Или просто предпочитают игнорировать. Поэтому, пока Изабель договаривается о времени доставки с ресторанным курьером, он возвращается на свой наблюдательный пост у окна.

В квартире напротив наблюдается какое-то движение. Человеческий силуэт вновь вернулся в комнату, по-прежнему утопающую в полумраке. Благодаря ее жестам Жан-Пьер отчетливо видит, что это женщина. И даже в полутьме различает длинные волосы. Когда фигурка подходит к окну, свет снизу освещает нижнюю часть ее тела, выхватывая из темноты обнаженные изящные лодыжки и легкую, воздушную одежку – что-то вроде гипюровой юбки. Потом она открывает окно, щелкает вроде как зажигалкой и подносит к лицу, наверняка, дабы закурить. В свете пламени вырисовывается великолепная рыжая борода и чисто мужские черты лица…

Женщина в гипюровой юбке – не кто иной, как мужчина.