Платье

– Поешь ты, Соссо, конечно же, хорошо, но лично у меня «Красное и черное» ассоциируется не столько с Джинн Мас, сколько со Стендалем.

– Это потому, дорогая моя Иза, что ты у нас интеллектуалка.

С этими словами женщины перемигиваются друг с дружкой.

Жан-Пьер мыслями далеко-далеко. На этот раз приступ безумия Соланж вышвырнул его в совершенно другое измерение, из которого, как он хорошо знает, надо срочно выбираться. «В противном случае, – размышляет он, – дело точно закончится Святой Анной»[16].

21 час 00 минут

– Эй вы, трое, может, хватит надо мной издеваться, а?

Жан-Пьер взвесил каждое слово своего вопроса (это не заняло много времени), больше похожего на грозное предупреждение. Он понимает, что оказался в слабой позиции. Во-первых, с точки зрения численного перевеса: их трое, а он один. А во-вторых, в силу положения, в которое его поставили: они каждый раз опережают его на шаг.

Он может только реагировать.

Он постоянно отвечает, но в стратегическом плане это не дает никаких результатов.

Ему остается только терпеть.

Изабель огорченно закрывает глаза, по-прежнему предпочитая всего этого не видеть. Когда он в припадке устраивает сцену только ей одной, это еще куда ни шло, но в присутствии друзей… Нет, этого она уже не потерпит. Как раньше, больше не будет. Это уже не впервые, но так далеко он еще не заходил. Она хорошо видит, что теперь друзья питают к ней что-то вроде сочувствия, а это ей ненавистно. Что может быть ужаснее, когда ты вызываешь у окружающих жалость? Она ведь такая сильная. Изабель понимает, что надо дать сдачи. Муж определился с лагерем, выбрав одиночество, – что ж, тем хуже для него. В своем падении ему ее за собой не увлечь. К тому же она не одна. На ее стороне правда. С ней весь мир. Надо просто дать сдачи! Показать всем, что она на его выходки не поведется. Что вообще будет, если она примет его сторону? Остальные толкнут ее, чтобы она упала, в точности как толкают его. Ведь именно из-за нее – точнее благодаря ей – они окончательно не послали Жан-Пьера куда подальше. Поэтому стоит ей примкнуть к лагерю зла, как они оба в конечном счете пропадут и их отнесет черт знает куда от берегов цивилизации. Как отделившийся от континента остров, который рано или поздно по велению неумолимой судьбы поглотят мрачные, бездонные океаны.

– Перестань на нас орать, Жан-Пьер! Хватит! Соланж с Пьером пришли к нам не для того, чтобы выслушивать оскорбления!

– Это и правда довольно неприятно, – тихо подтверждает Соланж.

– Особенно с учетом бутылки вина за сотку евро! – подливает масла в огонь Поль громовым, в отличие от жены, голосом.

– При чем здесь это…

– Соланж права, Поль, не надо усложнять. Все и так уже хуже некуда.

«Какие же эти мужики все невыносимые, – синхронно думают дамы. – Если бы Поль встал не на нашу сторону, а примкнул к больному, они сейчас были бы на равных».

– Извиняюсь, конечно, но с бутылкой натурального «Кондриё» за сотку евро нас можно было бы принять и получше… К тебе, Иза, мои слова не относятся.

– Знаю, не переживай.

Пока жена и агент фиска обменивались любезностями, Жан-Пьер подошел и сел рядом с Полем. Почти забыв, что пару часов назад ему самому подарили платье, он видит только то, которое напялил на себя гость – по случаю мужик. Значит, в ситуации с ним плотина, должно быть, не выдержала и дала течь. Но будь он даже последним недоумком, это все равно не лишает его мужского начала. Он не может не понимать, какую своим поступком уготовил судьбу ему, Жан-Пьеру, товарищу по оружию между ног, можно даже сказать, брату.

– Поль, старина, ты прекрасно видишь, что я на грани. Скажи мне правду, но только не ври. Обещаю, если это какая-то игра, я на тебя не обижусь. Итак, я спокойно, но вместе с тем и серьезно, задаю тебе мой вопрос: какого хера ты вырядился в платье?

– Опять двадцать пять! – ревет тот и вскакивает с кресла.

Платье на нем в итоге набирает воздуха и вспархивает, как у Мэрилин Монро в картине «Зуд седьмого года»…

Если бы не миллиард узелков в голове у Жан-Пьера, он наверняка бы рассмеялся.

– Так или иначе, но я имею право знать, с какой такой стати человек, выдающий себя за моего друга, торчит в моей гостиной в платье, разве нет?

– Даже так? Знаешь, судя по тому, как ты обращаешься с друзьями, с тобой лучше враждовать!

Коварное контрнаступление Соланж ему невыносимо. Это же как удар ножом в спину.

– Эта налоговичка сегодня заткнется? Я ее ни о чем не спрашивал!