Платье

– Да, еще он устроил мне настоящую драму, когда я попросила его переодеться, – продолжает Изабель. – Проявил норов и раскапризничался дальше некуда! Слушайте, я сделала нашему месье подарок, а он…

В этот момент у ее мужа сдают нервы. В истории с платьем нынешним вечером она с самого начала держит его за бесхребетного идиота. Но его терпению пришел конец.

– Заткнись, Изабель!

Троица подпрыгивает на месте. Их что, ошеломил раскат его голоса? Или они просто наконец-то заметили, что он здесь, он существует и стоит с ними в одной комнате?

– Эй, ты как с женой разговариваешь? – из женской солидарности протестует Соланж.

– Ты тоже заткнись! – подливает он масла в огонь.

– Как ты разговариваешь с моей женой? – резко бросает ему Поль. – Угомонись, ЖеПе!

– Во-первых, не называй меня ЖеПе. У меня есть имя, и зовут меня Жан-Пьер, а не сокращенно двумя инициалами. Я разве называю тебя Пе? Нет. Вот и ты не зови меня «ЖеПе».

– А ведь ты права… – тихо роняет Соланж. – Он и правда не в себе…

О нем опять говорят в третьем лице. Будто у постели больного в лечебнице.

– А теперь слушайте меня все трое, и слушайте внимательно. Прекратите ржать, вашим смехом я уже сыт по горло. А ты, Поль, ответь, какого хрена так вырядился.

Гость опускает глаза, оглядывает себя и вновь поднимает взгляд. На его лице застыло выражение непонимания.

– Как «так»?

– Поль, не принимай меня за идиота!

– Я и не принимаю. Просто не могу понять, что со мной не так.

– Как это что? На тебе же платье, придурок! Платье, понимаешь?

– Ну и что?

Если бы Жан-Пьер был персонажем комиксов, на рисунке у него из ушей в этот момент повалил бы дым.

«Совсем охерели… Я даже не знаю, что сейчас с ними сделаю…»

– Ага! Дошло, я понял! – восклицает Поль, словно внезапно осененный божьей благодатью. – Тебя смущает цвет. А я говорил тебе, радость моя, что эта расцветка мне не идет.

– Лично мне ты в этом платье нравишься, – с сомнением в голосе говорит Соланж.

– Ну да, Поль, – настойчиво вторит ей Изабель, – платье тебе действительно очень идет. Оно же шелковое, да?

– Ты заметила? – отвечает ей Поль и подходит ближе. – Пощупай, видишь какая нежная материя…

– Ты прав, – подтверждает она, сначала взяв ткань пальцами, потом погладив, – на ощупь божественно, просто божественно.

– Знаешь, Поль хотел надеть голубое, – вставляет свои два слова Соланж, – то самое, в котором был на моем дне рождения, но по моему настоянию согласился на красное.

Жан-Пьеру приходится опять по-быстрому отмотать время назад. Что она такое говорит? Поль на ее дне рождения был в платье? Это же черт знает что! Как-никак, но сам он там тоже присутствовал. Или все же нет?

– Соланж права, – продолжает тем временем его жена, – этот оттенок отлично гармонирует с цветом твоей кожи.

– Ты думаешь? Ну не знаю, не знаю… Должен признать, что я чувствую себя немного странно в таком…

– Кто бы сомневался, что ты будешь чувствовать себя странно – мужик, а вырядился в платье! – изрыгает Жан-Пьер куда-то в пустоту, потому как троица опять его в упор не замечает.

– Это, наверное, твои черные туфли, – продолжает Изабель. – Лично я бы надела изящные кроссовочки в тон. А то красное с черным слишком уж бросается в глаза.

Не успевает Поль ответить, как Соланж вскакивает с дивана и начинает фальшиво горланить, изворачиваясь, как кандидатка на Евровидение от Словенской Республики: «В красном и черном я превзойду страх / И поднимусь выше этих гор боли. / В красном и черном я выложу свое сердце / В обмен на нежное перемирие».

Поль и Изабель сначала изумленно застывают, но в конечном счете аплодируют Соланж, которая с показной скромностью принимает эти почести, благоразумно возвращается и садится обратно.

В этом она вся. Сей комочек энергии прилагает столько усилий, дабы держать себя в узде, что порой ей приходится выпускать пар, сбрасывать балласт и ослаблять подпругу. Эта женщина, которой стоит немало сил не сворачивать с прямой автострады нормального состояния, время от времени резко крутит руль в сторону, недолго носится по проселкам и выруливает обратно. Иногда у нее срывает крышу, наружу лезет зародыш безумия, устраивает небольшой вояж и тут же прячется обратно. В начале своей взрослой жизни Соланж ненавидела эти отступления от нормы, не в состоянии их контролировать. Но со временем, учтя комментарии окружающих, научилась в полной мере управлять этими выходками, всегда так или иначе рассказывая о них всем, кому не лень. Друзья и знакомые находили это ее качество очаровательным. А Поль даже как-то признался, что если бы она время от времени не устраивала своих веселых шалостей, то наверняка показалась бы ему скучноватой. Соланж поняла, что ему хотелось сказать «нудной», и урок усвоила. Чтобы тебя приняли в жизни, достаточно придерживаться условностей, но чтобы заметили – быть, по ее собственному выражению, «немного с приветиком». По мере накопления опыта она в совершенстве овладела искусством дозировать свои сумасбродства. Ей самой, по крайней мере, казалось именно так.