— А кто же ещё мог мне с таким помочь? — горько усмехнулась Тереза. — И знаешь, мне тоже было очень не по себе тогда. Ты выросла в своих правилах, я в своих. Но реальный мир сложнее любых правил. Нарушаешь их, а он, мир, не рушится. И вообще порой там, за чертой, обнаруживаешь совсем не то, чего ожидал.
— И он нашёл твоего мужа? Выяснил, что произошло?
— Да. Нашёл и выяснил. А ещё пообещал, что убийца не останется безнаказанным. И не обманул.
Я не стала выспрашивать подробности о муже. Не из-за каких-то правил, просто чувствовала, что это совсем лишнее. История, которую мне рассказывали, была о другом. И как раз об этом-то другом мне хотелось поговорить и самой. Просто я никогда бы не решилась.
С братом я говорила о брате. С мамой — о домашних и семейных делах, ближайших планах и тому подобных пустяках, иногда ещё и о брате, но никогда о себе. Обо мне со мной говорил только отец, но мало и неловко, и его уже слишком давно не было рядом. Да и говорить-то было вроде и не о чем, пока недавно всё не перевернулось с ног на голову.
— Вот что я тебе скажу, Оливия, — продолжила Тереза, неожиданно задорно подмигнув мне. — Не нужно строить вокруг себя слишком много стен. Они удобны для других, но тебя саму счастливее уж точно не сделают.
— А ты… счастлива? — не удержалась я.
— Более чем.
— И тебе всё равно? В смысле, что эта Николь…
— Кто? — со смешком уточнила Тереза. — Ах, эта. Я не запоминаю их имён. Мне абсолютно всё равно.
— Нет, — мотнула головой я. — Всё равно не понимаю. То есть, так же нельзя.
— Да, это любимое слово — нельзя, — рассмеялась Тереза. — Мне оно тоже когда-то очень нравилось. Нельзя — и можно ничего не решать и не думать. На самом деле всё можно, если готов к последствиям. Некоторых людей, чтобы терпеть их в больших дозах, нужно любить. И не так, чтобы просто крышу снесло, а чтобы и стены рухнули, и фундамент тоже размыло. Я такое уже проходила и прошла, больше не хочется. Теперь это как пирожное в кондитерской — съел и пошёл дальше по своим делам. И не нужно оно каждый день, иногда вполне достаточно. Но боже упаси, девочка, это не совет тебе поступать так же.
— По-твоему любовь — это слишком много пирожных? — уточнила я, не совсем уверенная, что поняла всё правильно.
— К сожалению, нет, — вздохнула Тереза. — Это много чего ещё, что совсем даже не сахар. Просто нужно понимать, что никогда нельзя исключить только гадость, а всё вкусное оставить, так не бывает. Пытаясь отделаться от неприятного, всегда теряешь что-то, причём самое важное.
— Потому и не советуешь? — усмехнулась я.
— Точно.
— Никогда не задумывалась об отношениях, — неожиданно призналась я.
— В смысле? — озадачилась Тереза.
— В прямом, — ответила я, пожав плечами и допив вино. — Всегда знала, что у меня будут семья, дом, дети. И муж будет, конечно же. Но я действительно не задумывалась обо мне и о нём. Как он будет ко мне относиться, как я буду относиться к нему. Уважать, слушаться, заботиться — это да, это всё само собой, естественно и понятно на много лет вперёд. А вот любить…
— Любовь в этом расписании не значится.
— Точно, — кивнула я. — Но если подумать о любви, непонятным становится всё остальное.
— Боишься, что она закончится, и ты останешься ни с чем? — понятливо уточнила Тереза, подливая в наши бокалы. — Страшно поменять синицу в руках на журавля где-то в небе?
— Страшно, — признала я. — И тебе тоже страшно, так ведь? Потому ты и не подходишь… слишком близко.
— Здесь мне не страшно, — мягко улыбнулась Тереза. — Это история не про любовь. Так, про борьбу со скукой повседневности и хороший секс. Ну вот, чего ты краснеешь? Ты просто ещё не знаешь, как трудно в этой жизни найти хороший секс. Ненамного проще, чем настоящую любовь.
Я действительно чувствовала, что покраснела. И не из-за тепла и вина. Просто вот уж на эту тему точно никогда не говорила, и никогда не думала, что её можно обсуждать. Даже вот так, между нами, девочками. Или тем более вот так.
— Ты об этом вообще ничего не знаешь, — снова вздохнула Тереза. — И это плохо, потому что ты на самом деле девочка с характером. Ангел из тебя такой себе. Не надо, не спорь. Была бы ангелом, не оставила бы брата на ночь в подвале. Боже, да сиди! Я тебя не осуждаю, всё ты правильно делаешь.
Я смущённо плюхнулась обратно на стул, взяла бокал, чтобы чем-нибудь занять руки. Вот ведь, умом вроде бы понимала, что нехорошо так, а заставить себя устыдиться или тем более помчаться спасать Дилана не могла. И не хотела.
— То, что он сделал… ну… — пробормотала я.
— Ну, — махнула рукой Тереза, — то, что он сделал — это за гранью добра и зла. Для тебя. А для него вроде и нормально, ты же семейное имущество и не больше. Вот он тобой и распорядился, как посчитал нужным. И знаешь, что самое скверное? Ты никогда уже не объяснишь ему, что ты человек, а не имущество. Можешь только дать понять, что такое с тобой обращение чревато.