Первый человек в Риме

– Значит, ты собираешься уступить центральное место на сцене такому позеру-хищнику, как Сатурнин? Это совсем не похоже на того Гая Мария, какого я знаю, – сказал Сулла.

– Я не тот Гай Марий, какого ты знаешь, – с еле заметной улыбкой отозвался Марий. – Новый Гай Марий очень, очень устал. Мне он так же незнаком, как и тебе, поверь!

– Тогда уезжай на лето, пожалуйста!

– Уеду, как только ты женишься на Элии.

Сулла удивился, потом засмеялся:

– О боги, я совсем забыл об этом! – Он грациозно поднялся – красивый мужчина в расцвете лет. – Пойду-ка я домой, попрошу аудиенции у нашей общей тещи. Не сомневаюсь, она побежит из моего дома сломя голову. – При этих словах он вздрогнул.

– Да, она не дождется, когда сможет переехать, – просто произнес Гай Марий, даже не заметив содрогания Суллы. – Я купил для Марции небольшую приличную виллу в Кумах недалеко от нашей.

– Тогда поспешу домой, как Меркурий, заключивший договор на ремонт Аппиевой дороги! – Сулла протянул руку. – Береги себя, Гай Марий. Если Элия еще не передумала, я тут же женюсь. – Какая-то мысль мелькнула у него в голове, он засмеялся. – А ты абсолютно прав! Катул Цезарь похож на верблюда! Монументальное высокомерие – о-о!

Юлия поджидала за дверью кабинета, чтобы перехватить Суллу, когда тот будет уходить.

– Как он? – с волнением спросила она. – Что ты думаешь?

– С ним все будет хорошо, сестренка. Они бьют его, и он страдает. Уезжай с ним в Кампанию, пусть купается в море и наслаждается розами.

– Я так и сделаю, как только ты женишься.

– Да женюсь я, женюсь! – воскликнул он, подняв руки, словно сдаваясь.

Юлия вздохнула:

– Есть еще одно, от чего мы не можем избавиться, Луций Корнелий. Полгода на Форуме измотали Гая Мария больше, чем десять лет непрерывных сражений.

Кажется, в отдыхе нуждались все. Стоило Марию уехать в Кумы, как бурная общественная жизнь в Риме поостыла. Один за другим аристократы покидали город, где в середине лета оставаться было невыносимо. Любая разновидность лихорадки распространялась эпидемией в Субуре и на Эсквилинском холме. И даже на Палатинском и Авентинском холмах люди были не совсем здоровы.

Не то чтобы жизнь в Субуре чрезмерно беспокоила Аврелию. Она жила в центре прохладной низины, в зелени двора, за толстыми стенами своей инсулы, отгораживающими ее от жары. Гай Матий и его жена Присцилла были в таком же положении, как она и Цезарь. Присцилла тоже была на сносях. Они с Аврелией и родить должны были в одно время.

За обеими женщинами был очень хороший уход. Много помогал Гай Матий; Луций Декумий заглядывал каждый день, чтобы убедиться, что все хорошо. Цветы поступали регулярно, а с тех пор как хозяйка забеременела, цветы сопровождались сластями, редкими специями, вообще всем, что, по мнению Луция Декумия, должно возбуждать аппетит его дорогой Аврелии.

– Можно подумать, будто у меня пропал аппетит! – смеясь, говорила она Публию Рутилию Руфу, еще одному регулярному посетителю.

Ее сын Гай Юлий Цезарь родился тринадцатого квинтилия. Его рождение было зарегистрировано в книгах храма Юноны Люцины. Роды произошли за два дня до квинтилийских ид. Статус – патриций, ранг – сенатор. Он был длинненький и поэтому весил больше, чем казалось. Малыш был очень сильный. Спокойный – почти не плакал. Волоски совсем беленькие, почти невидимые, хотя при близком рассмотрении оказывалось, что волос довольно много. Глаза светлые, зеленовато-голубые, а по краям радужки были обведены полоской темно-синего, почти черного цвета.

– Он особенный, этот твой сын, – заметил Луций Декумий, внимательно вглядываясь в личико мальчика. – Посмотри на его глаза! Старушку напугают!

– Не говори так, прыщ низкорослый! – заворчала Кардикса, уже покоренная этим первым мальчиком в семье.

– Посмотрим-ка, как у нас дела внизу! – продолжал Луций Декумий, разворачивая узловатыми пальцами пеленки. – Ого! – радостно воскликнул он. – Как я и думал! Большой нос, большие ступни и большой хлыстик!

– Луций Декумий! – воскликнула возмущенная Аврелия.

– Ну хватит! Проваливай! – рявкнула Кардикса. Она схватила его за шиворот, как котенка, подтащила к двери и вытолкнула на улицу.

Сулла зашел к Аврелии спустя месяц после рождения ребенка. Объяснил, что она осталась единственным знакомым лицом в Риме. Извинился, кстати, за то, что явился без приглашения.

– Ну что ты! – воскликнула она, обрадовавшись его визиту. – Надеюсь, ты останешься на ужин. Или, если не сможешь сегодня, может быть, придешь завтра? Мне так не хватает общения!

– Я могу остаться, – согласился он не церемонясь. – Сказать по правде, я приехал в Рим, чтобы повидаться со старым другом. Он заболел лихорадкой.

– Кто это? Я знаю его? – спросила она скорее из вежливости, чем из любопытства.

На какой-то миг ей показалось, что вопрос был нежелателен. Или затронул что-то болезненное для Суллы. Выражение его лица, которое вдруг потемнело, стало несчастным, сердитым, заинтересовало ее больше, чем имя его больного друга. А потом все ушло, и он опять улыбался:

– Сомневаюсь, что ты его знаешь. Его имя Метробий.

– Актер?