Первый человек в Риме

Все ахнули, потом вздохнули, потом раздался всеобщий стон.

Метелл Свиненок вернул сосчитанные монеты на стол и стал считать снова:

– Р-р-раз, д-д-два, т-т-три…

Когда солнце зашло, Гай Марий поднялся:

– День закончился, почтенные сенаторы, но дело наше не окончено. После захода солнца официальные заседания в сенате не проводятся. Поэтому я предлагаю теперь же направиться в храм Семона Санка и дать наши клятвы. Это надо сделать до полуночи. Иначе мы нарушим прямой наказ народа.

Он посмотрел туда, где стоял Метелл Нумидийский, а его сын все еще считал деньги. До финала было очень и очень далеко, хотя Свиненок заикался уже меньше – перестал волноваться.

– Марк Эмилий Скавр, принцепс сената, твой долг остаться здесь и наблюдать за окончанием этой длительной процедуры. Я надеюсь, что ты это выполнишь. Я разрешаю тебе принести твою клятву завтра. Или послезавтра, если пересчет денег займет завтра весь день. – В уголках губ Мария пряталась улыбка.

Но Скавр – он не улыбнулся, нет. Откинув голову назад, он громко расхохотался.

Поздней весной Сулла вернулся из Италийской Галлии и сразу же, только приняв ванну и переодевшись, пришел к Гаю Марию. Марий выглядел неважно, что было вовсе не удивительно. Даже на самом севере страны стали известны события, сопровождавшие принятие закона Аппулея. Марию не потребовалось пересказывать всю историю. Они просто молча посмотрели друг на друга и без слов поняли все, чем хотели поделиться.

Однако, когда первые эмоции улеглись и первая чаша хорошего вина была выпита, Сулла затронул неприятную сторону события.

– Доверие к тебе сильно подорвано, – сказал он.

– Знаю, Луций Корнелий.

– Я слышал, это работа Сатурнина. Так ли это?

Марий вздохнул:

– Ну и можно ли винить его за то, что теперь он ненавидит меня? Он произнес с полсотни речей и в каждой обвиняет меня в том, что я предал его. А поскольку он блестящий оратор, то и рассказ о моем предательстве всегда получается очень убедительным. Он собирает большие аудитории. Его слушают не просто завсегдатаи Форума, а люди третьего, четвертого и пятого классов. Они, кажется, восхищаются им до такой степени, что спешат на Форум послушать его всякий раз, когда у них выдается свободное время.

– Он так часто выступает? – спросил Сулла.

– Каждый день!

Сулла присвистнул:

– Это что-то новенькое в анналах Форума! Каждый день? В дождь и в солнечную погоду? Официальные это собрания или неофициальные?

– Говорю же тебе, каждый день. Когда городской претор – его же приятель Главция, – подчиняясь приказу великого понтифика, велел Сатурнину не произносить речи в базарные дни или в праздники, тот вроде бы не расслышал. А так как он народный трибун, никто серьезно и не пытался стащить его с трибуны. – Марий нахмурился, обеспокоенный. – В результате его слава растет, и теперь мы столкнулись с совершенно новым сортом завсегдатаев Форума – теми, кто приходит исключительно ради того, чтобы послушать разглагольствования Сатурнина. Он обладает… Даже не знаю, как назвать это… Думаю, как всегда, у греков найдется слово… Да, харизма. Он обладает харизмой. Они просто чувствуют его страстность. Не будучи регулярными посетителями Форума, они не являются знатоками риторики. Они не умеют по достоинству оценить, как он вертит мизинцем или меняет свою походку. Нет, они просто стоят и смотрят разинув рты, а в конце речи устраивают ему овацию.

– Нам следует последить за ним, да? – спросил Сулла. Он очень серьезно посмотрел на Мария. – Почему ты это сделал?

Марий не пытался пожимать плечами – мол, и сам не знает. Он ответил сразу:

– У меня не было выбора, Луций Корнелий. Правда в том, что я не… недостаточно хитер, что ли, чтобы предвидеть все варианты, если хочу опережать на шаг таких людей, как Скавр. Он очень ловко поймал меня. Я сам это признаю.

– Но в одном ты еще не проиграл, – сказал Сулла, стараясь его успокоить. – Второй закон о земле все еще записан на досках, и я не думаю, что народное собрание собирается посчитать его недействительным. Во всяком случае, мне сказали, что именно так обстоят дела.

– Правда, – произнес Марий, совсем не успокоенный. Он втянул голову в плечи, вздохнул. – Сатурнин – победитель, Луций Корнелий. Не я. Это его оскорбленное чувство заставляет народ быть непреклонным. Я потерял его. – Лицо Мария исказилось, он протянул руки. – Как я дотяну до конца этого года? Какая пытка – идти под гиканье и свист мимо ростры, с которой вещает Сатурнин… А войти в курию? Ненавижу! Я не выношу эту елейную улыбку на морщинистом лице Скавра, я не выношу самодовольную ухмылку на лице этого верблюда Катула. Я не предназначен для политической арены, и эту истину я начинаю понимать только сейчас.

– Но ведь ты, Гай Марий, достиг огромной славы, поднявшись по cursus honorum! Ты был одним из величайших народных трибунов! Ты знал политическую арену, и тебе она нравилась.

Марий пожал плечами:

– Тогда я был молодым, Луций Корнелий. И у меня были хорошие мозги. Но я не политик.