Пастырь

— Похоже, это тот самый поп — анархист, который давеча казачью сотню из станицы шуганул, — опасливо косясь на уже знаменитого чудотворца, предостерёг командира казачий десятник.

— Если тот самый, то надо святошу валить, — вспомнил вчерашний приказ из штаба поручик. — Нечего чужаку казаков баламутить. К бегству из родных краёв подбивать.

— Так поп лишь вдовых казачек с детишками сманил на переселение, — разглядев множество чёрных платков на бабах, пожал плечами десятник. — Можа, ваше благородие, пропустим, пусть плывут за море — бог с ними.

— Дать предупредительную очередь по курсу, — приложил бинокль к глазам офицер. Он слышал, что проклятый поп лишил глаза командира карательного отряда, а остальным шкуру подпалил. Как это удалось провернуть коварному анархисту, в штабе пока было не известно. Очевидно, казаки попали в хитрую засаду. Ну, не брать же на веру слухи о дьявольском промысле? Стиснув зубы, поручик зло процедил: — А схватится святоша за пулемёт — немедля валить всех на головном плоту. Отделение, изготовиться к стрельбе!

— Воля ваша, — пожал плечами десятник. — Васюта, стреляй по готовности.

Когда флотилия плотов подошла уже вплотную к заставе, пулемётчик суматошно завозился со станком.

— Огонь! — оторвавшись от бинокля, гаркнул на казачка поручик.

— Никак не можно, ваше благородие, — пытаясь разобрать пулемёт, удивлённо пожал плечами Васюта. — Механизм намертво заклинило. Да и пулемётная лента как-то перекособочилась.

— Саботаж! — взвизгнул поручик и сам упал на колени перед станком Максима.

Однако холёные пальчики офицера не преуспели в разборке механизма. Детали будто сваркой прихватили — не отодрать.

— Проскользнут, гады! — вскакивая на ноги, стал рвать наган из кобуры поручик. — Отделение, цельс из карабинов!

— Ваше благородие, можа, не надо в попа палить? — переглянувшись с казачками, неохотно приложил карабин к плечу десятник.

В этот момент чернобородый пастырь взялся пальцами за медный крест на груди и развернул грань к солнечному свету. Начищенный металл сверкнул ярким бликом в глаза казакам.

В следующий миг с водного простора налетел порыв ветра. Из прибрежных камышей взвилась в воздух туча мошкары и комаров. Серой волной накатилась на край обрыва, где залегли стрелки.

Из многочисленных гнёзд, устроенных в отвесном скате берега, с суматошным писком вылетела растревоженная стая стрижей и стремительно закружила над головами.

Казаки, отбросив оружие, принялись отмахиваться от набросившегося полчища мелких кровопийцев. Назойливые насекомые сбились в плотное облако, серой пеленой накрывшее край обрывистого берега. Стрижи с писком носились в воздухе, ныряя в шевелящееся марево, едва не врезаясь в головы казаков.

— Что за чертовщина! — размахивал наганом поручик, пытаясь разогнать взбесившихся насекомых.

То ли, намереваясь выстрелами из револьвера развеять ком мошкары, то ли, слепо паля в сторону ускользающего речного колдуна, но офицерик совершил роковую ошибку.

Нет, комары не разлетелись, и флотилия плотов не замедлила хода. А вот стрижи повели себя странно. Подхваченные воздушным потоком они, словно выпущенные из пращи снаряды, стайкой ринулись на размахивающего наганом поручика.

Хрупкое тельце ударило шумного бузотёра в лицо, чуть не выбив глаз. Остальные пернатые тоже норовили не промахнуться.

Офицер, зажмурив глаза, завертелся волчком, уворачиваясь от сыплющихся на голову ударов. Налёт произошёл со стороны берега. Ослеплённый поручик инстинктивно отступил под напором воздушного агрессора. А вот отходить-то особо было некуда — край обрыва оказался в шаге. Сапог, не найдя опору, провалился в пропасть, увлекая в полёт всё тело в форме. И хотя поручику довелось в своё время полетать на аэроплане, но тогда в воздухе держали крылья, а в этот раз фанеры под руками не оказалось. Взмахи же голыми ладошками совершенно не помогли, а может даже, и усугубили дело. При падении с отвесной кручи тело офицерика перевернулось и вошло в песок аккурат вниз головой. Истошный вопль резко прервался.

И словно чья-то невидимая рука развеяла тучу мошкары, отводя в сторону заодно и мелькающих в воздухе крикливых стрижей. Казаки, встав в полный рост, в недоумении замерли на краю обрыва. Ясное небо голубым шатром раскинулось над головой. Внизу корчилось тело буйного поручика. По сияющей водной глади ходко проплывал мимо заставы длинный караван плотов. С тарахтевшего мотором флагмана долговязая фигура в чёрных одеяниях на прощание помахала сверкающей медью, осеняя крестным знаменем опешивших станичников.

— Говорил же я поручику: «Пусть плывут — бог с ними», — горько вздохнув, перекрестился десятник и обернулся к пулемётчику: — Васюта, что там у тебя с Максимом?

— Заклинил, чертяка, — присел к станку казак и, проверив исправный уже механизм, удивлённо посмотрел на десятника. — Оттаял …

— Бог с ними! — подняв указательный палец, ещё раз, уже громогласно, изрёк старший.