Когда в Забайкалье пошел слух о Биробиджане, несколько десятков семей сектантов покинули старые места и со всем своим скотом и имуществом перебрались в Биробиджан. Их встретили здесь с удивлением, но приняли как всех переселенцев, и они построили для себя дома в Александровне. Группа эта и выстроила неожиданно для всех синагогу.
— Наши евреи, — сказал Мойша-Грубиян, — совсем забыли про Бога, но вдруг эти чудаки… мы, товарищ уполномоченный, недовольные, что они нам мутят работу… я видел, как один-другой забегает к ним перехватить молитву.
Мы спросили Робинсона, что он намерен делать.
— Они же все равно кулаки, — ответил он, — мы их сюда пустили по ошибке. Меня удивляют еврейские переселенцы — от них и не пахло религией. Но если хотят молиться, пусть молятся. Их засмеет молодежь. Как власть, я не имею права препятствовать.
— Закройте, и все! — оказал Мойша-Грубиян.
— Нет, — возразил Робинсон, — это зависит от вас самих.
— А что сказать нашим?
— Передайте, что я к вам заеду завтра.
Мы снова вернулись к маршруту. А через полчаса мы уже переезжали вброд Биру. Мы оказались в бездорожной тайге. Мистер Броун напялил на лицо сетку, спасаясь от комаров. Наши кони пробирались через кустарник, топтали кедровые шишки. Во многих местах тайга была заболочена.
Мы говорили о причинах заболоченности Биробиджана. Дальневосточный край лежит на берегу Тихого океана. Летом — в июле и августе — дуют с океана теплые, влажные ветры. Они ударяются о горы и сбрасывают там влагу. Вот почему здесь так много дождей.
Мы говорили о горах Биробиджана. Горы на западе, на севере, внутри страны. Вдоль Амура тянутся горные хребты в полкилометра и километр вышины. С гор стекают реки и речки, ручьи и родники. Берега рек низки, и вода выходит из берегов. Она размывает почву и верхний слой подпочвы.
Вильям Гаррис сказал:
— Здесь во многих местах глинистая подпочва; она не пропускает воды, а мертвый травянистый слой, накопившийся веками, создает неровность рельефа. Он удерживает влагу. Вот и все причины заболоченности Биробиджана.
Мы ехали весь день по тайге, нахлобучив на себя брезентовые плащи с капюшонами и погрузив ноги в болотные сапоги. Американцы много говорили между собой, делали кое-какие выводы. Почва хороша, но из-за малоснежной зимы и поздней весны плохо вызревает пшеница, однако отлично родится рис.
Президент сказал:
— Мне очень нравится здешний картофель.
Профессор Соуле Киффер, секретарь президента, ехал впереди. Он записывал в блокнот все деловые и поэтические слова Гарриса. Тот восхищался биробиджанской тайгой, — этим великим царством лиственницы и кедра, — горными реками, образующими воронки, омуты и низвергающими камни, очертаниями Хингана, синими сопками на горизонте, цепью вершин с одинокими кедрами на макушках, тишиной нетронутого мира.
Мойша-Грубиян был с нами. Ему по пути с экспедицией, говорил он. Он смотрел американцам в рот: значит, вот они какие, настоящие американцы.
— Нет, — ответил Броун, — мы не буржуи.
— Извините, какой же класс? Не рабочие ведь?
— Нет, не рабочие.
— Я понял! — воскликнул Грубиян. — Вы американская интеллигенция. Когда видишь человека в костюме из лондонского сукна, всегда думаешь, что он буржуй. Скажите, пожалуйста, Нью-Йорк большой город?
— Большой.
— Еще больше, чем Москва? — с недоверием спросил Грубиян.
— Больше.
— Ну и ну! — воскликнул Грубиян. — А сколько у вас жителей?
— Семь миллионов.
— И каждый находит себе кусочек хлеба?
Броун улыбнулся:
— По совести говоря, не каждый.
Мы заехали на пасеку и тут распрощались с Мойшей-Грубияном.
— Мистер, — крикнул он, прощаясь, — передайте там нашим американским евреям, чтобы они меня не ждали. Я не скоро приеду.
Мы заехали еще в Бирефельд и поздно вечером прибыли в Александровку. Горели костры. Люди еще работали — корчевали лес. На очищенном участке стояло два десятка домов. За ними были разбросаны палатки. Стога сена, белая гречиха, светлый овес, огороды. У входа в село — колодец. В одном из домов играли на гитаре. Шел дым от временных печей, от костров. Варилась рыба — по запаху, кета. Люди обживали тайгу.
Мы остановили человека с топором. Он возвращался с корчевки, заходил в село.
— Как место называется?
— Войо Ново, — ответил человек с топором.
— О, мы заехали к палестинцам, — сказал Броун.
Мы спешились, привязали лошадей, зашли в первый дом. В десять минут весть о нашем прибытии дважды обошла село. Избу окружили со всех сторон, заходили, выходили, заглядывали в окна.
— Кто из вас знает английский язык? — спросил Вильям Гаррис.
— Все, — ответили в избе, в сенях и за окном.