Парадигма

Хара сжалась, словно её сейчас начнут бить. Ощутила боль в указательном пальце и не сразу поняла — это она же другой рукой так сильно его сдавила! Сердце бешено бьется, как у загнанной лошади. Приходится буквально заставлять себя дышать.

Вдох. Выдох. Вдох.

— Ты об этом хотела поговорить? — спросил Дживат. — О клейменном? Знаешь, есть множество других способов лишить человека жизни — не только яд. Например, копье в бок. Или кислота в лицо. Или просто поджог повозки. В Оранеше, как и в Великом Карлаге, раб — всего лишь вещь. Ты вольна поступать с ним, как пожелаешь. И никто не будет тебя осуждать, поверь мне. К тому же учитывая обстоятельства…

— Забываешь, что клейменный — не человек. Он чувствует опасность. Помнишь, как я на постоялом дворе приказала убить его? Он среагировал невероятно быстро. Мне кажется, для него и клетка ерунда. Захочет — выберется в мгновение ока. Яды его не берут. Но мы не можем притащить его в храм! Я боюсь этого!

За закрытой дверью послышался мальчишеский смех, сопровождающийся громким топотом, будто по внутреннему двору бегает стадо бегемотов. Дети так быстро забыли бойню и теперь преспокойно предаются играм.

Хара поймала себя на мысли, что завидует им. Ей-то кошмары снятся каждую ночь. Да и неуютно, когда знаешь — там, на улице, в клетке сидит воплощение ужаса.

Погрузившись в размышления, Дживат поднялся, принялся ходить туда-сюда из одного угла комнаты в другой. Раздражающая привычка, появившиеся во время их путешествия по Великому Карлагу.

— Ты мог бы обратно сесть? — попросила Хара.

— Мне так легче думается. После лихорадки мысли все время не собрать в кучку.

— И о чем размышляешь, позволь поинтересоваться?

— Как нам спасти остатки отряда и избавиться от мальца.

Хара тяжело вздохнула и с удивлением для самой себя выпалила:

— У меня есть еще одна тайна. Раз уж сегодня вечер откровений, то, наверное, больше нет смысла скрывать: я не вижу лиц. Вообще. Я проклята. Уже пять месяцев. Не знаю, как это произошло и почему, но боги отвернулись от меня. Думаю, поэтому мы наткнулись на клейменного — одержимый как-то притянул меня к себе. Привел в нужный дом, заставил выбрать его, пожалеть.

— Тоже мне тайна.

Она опешила. Кубок застыл в её руках.

— Так ты догадался? — спросила. — Как давно?

— Еще дома, в храме. Ты стала странно себя вести. Когда общалась с кем-то, то долго всматривалась в лицо, твой взгляд становился расплывчатым, далеким, зрачки расширялись, будто ты лизала жабий живот. Сложно подобное не разглядеть. Но я делал вид, что ничего сверхъестественного не происходит. Поверь: все твои люди так поступали и поступают. Твоя тайна на самом деле не тайна.

Она едва не расхохоталась. Столько времени молчала, терпела, играла, страдала — и напрасно. Все давным-давно догадались. Кажется, она раздула проблему на пустом месте. Да уж, хороша!

Мир расплылся в ярких кляксах, по щеке скользнула горячая, жгущая слеза, повисла на подбородке.

— Я… Я… — Хара с трудом проглотила ком в горле. — Мне нужна помощь. Я больше не могу тянуть отряд! Пожалуйста, скажи, что не отвернешься. Не бросишь меня. Это очень важно. И тяжело. Я стольких людей погубила! Мне порой кажется, что мы вообще не вернемся домой. Никогда не увидим храм. Клейменный всех нас убьет!

Дживат встал в дверях, положил ладонь на бронзовую ручку. Чуть опустил голову — наверное, рассматривает пол или сандалии.

— Я помогу, — сказал он. — И никто от тебя не отвернется. Я, Зел, Армай и остальные готовы отдать собственные жизни, чтобы ты добралась до храма. Хара, пожалуйста, я не умею говорить красиво, подбирать нужные слова, поэтому скажу прямо: ты не одна. И не надо винить себя. Мы все в долгу перед тобой. И лучше настоятельницы я не видел.

Он открыл дверь и уже сделал шаг, когда Хара бросила ему вслед:

— Я должна рассказать детям правду.

— Что ты не видишь лица?

— Нет. Что я не торговка. А они больше не рабы.

— Мудрое решение, настоятельница.

И, затворив за собой дверь, ушел.

Она осталась в одиночестве.

* * *

На следующее утро она успела принять горячую ванну, позавтракать — вареные яйца, салат из яблок, апельсинов, бананов, стакан теплого парного молока — и посидеть в саду, когда из черной части города явился Зел. Взволнованный, он сообщил ей о том, как случайно столкнулся на рынке с Джайей и Ташем, разговорился с ними и решил привести в их дом.

При упоминании молодой матери и ее двенадцатилетнего сына Хара одновременно обрадовалась и огорчилась. Обрадовалась потому, что с их встречи прошло много времени, они не успели нормально попрощаться, да к тому же были из одной страны, а огорчилась — из-за неприятных воспоминаний, связанных с постоялым двором, черной лихорадкой и клейменным.

— Ты знаешь, где они поселились?

— Нет, госпожа.

— А зачем они в Шоргире?

— Не знаю.

— Они выглядят больными?

— Нет, госпожа, иначе я бы их сюда не привел.

— Куда они направляются?

— Это мне неизвестно.

— Боги! Ты что, молчал всю дорогу до виллы, как последний чурбан?!