Отражение тайны

Я перевел взгляд с яростно вращающихся колес выше. И обомлел. Кабина была пуста. То есть совсем пуста. Через опущенные стекла в кабину грузовика влетал снег, вымораживая пластмассы и сталь. Ни водителя, ни пассажира. Тягач, будто почувствовав на себе чужое внимание, выпустил тучу черноты из закопченной трубы и несколько раз включил и выключил фары. А потом продавил воздух низким тягучим сигналом, будто сочетаясь темным браком с гудком локомотива. Я побежал вперед. Побежал прочь от этого сумасшествия. Потому что снег не мог врываться в кабину вот так безнаказанно. И там обязательно должен кто-то находиться. Может, водитель просто нагнулся, пытаясь поднять какой-то упавший предмет? Да-да, это самое разумное. Оно всё объясняет. Какой-то сельский лихач, решивший посоревноваться с поездом. Наверное, ему не впервой катить с ветерком по морозу. Уронил перчатку. Нагнулся за ней, ведь дорога знакома, бояться нечего, с колеёй не так-то просто распрощаться. Потому что колея – это как зимняя судьба для автомобиля. И сердце моё стучало медленней. А в следующем вагоне, когда я выглянул в окно, уже не было никакого тягача, он словно пропал. Двери купе разъезжались, будто выворачивали карманы, показывая – вот, смотрите! у нас ничего и никого нет! Позади громко лязгала собачья пасть вагонных площадок, кусая за каблуки, давая понять, что мне пора идти дальше. Но купе проводников оказалось плотно сомкнутым ртом. Никого.

Следующий вагон – плацкартный. Необыкновенно чистый, будто его только-только вымыли всякими химическими средствами, как фарфоровую тарелку. Он приятно пах лавандой, но был пуст, как кошель бродяги. Лишь с верхних полок с укоризной глядели свернутые матрацы, кажущиеся полосатыми облатками фараонов.

Третий вагон. Тут всё было сложно. Он являл полную противоположность предыдущему. Грязный, с разбегающимися по потолку мелкими рыжими тараканами, с запахом тины и застоявшегося человечьего пота, с кислым привкусом, словно тут недавно шла грандиозная вагонная пьянка, которая нет-нет, да и случается в поездах дальнего следования. В общем, здесь я не задержался, разве что опустил пару оконных рам, приглашая холод и свежесть зимы выветрить всю эту вакханалию запахов. Пусть.

Четвертый вагон. Пятый. Шестой. Нигде никого. Это начинало тревожить. За окнами мелькали поля, перемежаемые лесопосадками. Но лесопосадок становилось больше, и чувствовалось, что скоро-скоро они должны перейти в глухие лесные массивы. И это давило. На мозг, на душу, на сердце. Движения мои стали нервными, я распахивал двери, рискуя прищемить пальцы, я хлопал дверьми, будто мстил им за все странности поезда. Я чувствовал приближение отчаяния. Потому что совершенно возмутительная вещь – гонять целый состав ради одного пассажира. Но даже если так, и железнодорожные власти сошли с ума, выполняя график движения, то всё равно должен быть хотя бы один проводник или работник вагона-ресторана! Дышать стало легче, приступ вагонофобии прошел. Но после вернулся. Потому что пятнадцатый вагон, если я сосчитал верно, оказался таким же пустым. И это был не просто вагон, а вагон-ресторан. Странный ресторан, в котором ни посетителей, ни обслуживающего персонала.

– Ах, так? – в полный голос вскрикнул я. – Тогда не обижайтесь!

И полез за стойку бара.

Там нашлась упаковка с шестью пластиковыми бутылками минералки, ещё имелся маленький холодильник с парочкой замороженных пицц: одна – пицца «Лакрима Анджело», с мидиями, чесноком, оливковым маслом и петрушкой, вторая – «Сориссо Дьябло», с салями и острым калабрийским перцем. Названия и состав написаны на упаковках. Больше ничего там не было. Зато в навесном шкафчике расположилась микроволновая печь. Я немедленно поместил туда первую пиццу, задал режим, а заодно распаковал воду, наполнил и включил электрический чайник. Пока всё разогревалось, решил пройтись до конца состава, точно зная из туманных воспоминаний, что в первом вагоне всегда находится бригадир поезда. Неуловимый персонаж, о котором все слышали, но которого мало кто видел. Потеряв счет вагонам, я осознал тупиковость и нелепость ситуации, когда уткнулся в глухую дверь с окном, тщательно закрашенным черной краской. Это был первый, головной вагон, здесь почти не качало. Поезд мчался, а я медленно истекал кровью пустых мыслей, пока не заметил в уголке широкую царапину. Прильнув к стеклу, я смог разглядеть маленький фрагмент локомотива, что тянул состав. Как известно, локомотивы имеют вид этакого гермафродита: что спереди, что сзади – одинаковые кабины машинистов.

Я видел два темных провала окон, зеленый штрих металла, черный нос какого-то крюка. И ещё кусочек таблицы: «…производить только при опущенных пантографах…» Потом локомотив издал гудок, и я отпрянул. Здесь, в головном вагоне, гудок воспринимался как голос потустороннего существа, вырвавшегося на свет из глубоких подземелий. Этот гудок окончательно развеял все сомнения. Поезд абсолютно пуст.