Правда, еще в четвертом классе случилось нечто подобное. Тогда ему тоже хотелось все время смотреть и смотреть в глаза девочке-однокласснице. Тоже налетело внезапно, как детская ветрянка, но через некоторое время исчезло, развеялось и никогда больше не повторялось. До сих пор Андрей держался с девушками свободно, непринужденно, так же как и с парнями. А вот теперь…
Теперь это похоже на какое-то наваждение, чары, что ли?
Его тянуло к этой почти незнакомой девушке, как магнитом. Откровенно говоря, он еще толком и не знал, кто она, чья и откуда, но жить без нее уже не мог. Не знал, не мог сказать, красива она или нет. Да это и не имело для него значения. Просто ее грудной голос как-то особенно трогал сердце каждый раз, когда она появлялась. Он даже вздрагивал, услышав ее голос, словно чего-то пугаясь. Не присматривался ни к ее лицу, ни к цвету глаз, он просто Утопал каждый раз в их антрацитовой бездне. А каждый взмах ее длинных ресниц заставлял учащеннее биться его сердце.
Что же такое есть в ней, этой полузнакомой хрупкой семнадцатилетней девушке, что смущает, волнует его? Ничего, кажется, яркого, что сразу бросалось бы в глаза, кроме разве тяжелой, чуточку вьющейся косы. Да еще налет чего-то в самом деле монашеского, сумеречного, грустноватого. В выражении лица и в глазах в особенности. Стоило ей лишь шевельнуть ресницами — и другим, может, и ничего, а ему, Андрею… На него будто кто-то два ослепительных фонарика направил. И когда она порой сидела в школе или на беседе, задумавшись и углубившись в какие-то свои мысли или чувства, у него вдруг возникало острое желание подойти к ней и утешить, погладить ее по голове. И еще казалось, что и все люди вокруг смотрят на нее его глазами, угадывая в ней нечто такое, чего не назовешь словами, что чувствует в Еве и он.
Карп Мусиевич частенько повторял, что из нашей Евы вырастет способный, даже талантливый педагог, что она уже знает дорогу к детской душе, имеет подход и еще что-то там… Андрей не знал и не видел, как она обращается с детьми в классе, как учит. С него достаточно было и того, что с детьми Ева всегда спокойна, немногословна, одинаково строга. И когда разговаривает с ними, разговаривает серьезно, скупо, как с равными. А они все так и тянутся к ней неизвестно почему, они всегда окружают ее плотной стайкой, как цыплята наседку. Даже и непоседливый, сравнительно немолодой, с немалым жизненным опытом за плечами Никон Тишко относился к ней с каким-то сдержанным уважением, обращался по имени и отчеству, как к «настоящей» взрослой учительнице, а не девушке из «инкубаторных».
А Алевтина Карповна прозвала Нину и Еву «Луна» и «Солнышко». Под «Луной» подразумевалась Ева, потому что в самом деле было в ней нечто ласково-сумеречное. Улыбалась она редко, обаятельно и тоже всегда чуточку грустновато. Да так, что лучше бы не улыбалась, по крайней мере ему, Андрею. Потому что от этой улыбки, казалось парню, он и вовсе сходит с ума. Одним словом, как позже подытожил флегматичный и насмешливо-снисходительный по отношению ко всяким «амурным» делам Грицко Маслюченко, втюрился казак по самые уши…
В самом деле «втюрился» и, откровенно говоря, не знал, что со всем этим делать, как вести себя, скрывать или не скрывать это, а если не скрывать, то… как сказать ей, как отважиться?.. Ведь ничего похожего он еще не испытывал. А к тому же она сама… Как она сама? Не мог уже сдерживать своих чувств, ходил как пьяный. И ничего не мог сказать. Едва они оставались наедине, у Андрея намертво пропадал голос, исчезала смелость, чувство непринужденности, и он молчал, с каждым, днем открывая в этой девушке все больше и больше для себя нового: в характере, в поведении, даже в чертах лица. И она все больше нравилась ему. А Ева чаще всего была сосредоточенной, замкнутой в себе. Лишь порой, когда и не ждешь, одарит такой улыбкой, что голова кругом идет. А то, поговорив тихо, ласково, вдруг вспыхивала, хмурилась, будто ее обидели. Ему тогда казалось, что это из-за него, что он как-то не так повел себя. Настроение у нее менялось внезапно, как зеркало пруда под дуновением ветра. И всегда молча, ничего не объясняя. Но она кажется ему одинаково милой, привлекательной, даже тогда, когда причиняет боль. А то вдруг обнаружится в ее характере и вовсе неожиданное, как, например, в момент памятного им приключения в хате Палиихи…