Отчий дом

В сельсовете они застали Карпа Мусиевича и других знакомых уже Андрею учителей и комсомольцев. На месте были и председатель сельсовета Олекса Рымарь, моложавый спокойный человек с запавшими щеками и рыжеватыми, щеточкой усами, и секретарь сельсовета Пронь Сопилка — низенький толстяк с круглым, гладким лицом, на котором, хотя человеку было уже за пятьдесят, так и не пробилось ни одного волоска. А через несколько минут вошли еще уполномоченный Скальновского райкома партии и с ним председатель сельского комбеда, хмурый, с сухим лицом и красноватыми колючими глазами мужчина в короткой, военного покроя чумарке, бывший партизан Халимон Стрижак.

Уполномоченным райкома был уже знакомый Лысогору заведующий райнаробразом. Послали его в Петриковку, как оказалось, не на один и не на два дня. Считай, с короткими перерывами пробыл тут чуть ли не до самой весны, а точнее — до самого завершения сплошной. Послали его сплачивать, мобилизовывать сельский актив в наступление за сплошную коллективизацию против кулака, на подготовку весенней — первой коллективной — посевной.

И вот он и собрался здесь, в сельсовете, этот сельский актив. Собрался, чтобы услышать слово партии, зарядиться на новое большое дело от прибывшего из района, нагруженного плакатами, брошюрами, образцовыми уставами сельскохозяйственной артели, докладами и выступлениями Сталина, другой важной направляющей литературой посланца райкома партии.

Еще только переступив порог сельсовета, еще только бегло взглянув на тот актив, как он собирается, счищая с сапог и валенок снег на крыльце, прокашливается, возбужденно, но не громко гомонит, густо дымя самосадом, Андрей, как боевой конь, услышавший полковую трубу, сразу же понял, что не будет для него здесь никакого «академического» студенческого покоя, что все задуманное за столом бабки Секлеты придется делать торопливо, на скорую руку, недосыпая, урывая часок от чего-то более важного, более значительного. И сразу почувствовал себя так, как чувствовал совсем недавно в райкомовские дни и ночи, когда по горло был занят хлебозаготовками, мобилизацией молодежи если не на Донбасс, то в какие-то другие края. Почувствовал, как «разленился» за эти полтора года в институте, как «оторвался» от жизни, сидя за книгами и конспектами в тихих библиотечных комнатах, слушая да повторяя о 518 новых заводах и 1040 новых МТС лишь со стороны.

И вот теперь жизнь снова выносит его на самую быстрину. Снова ударяет в лицо запахом пороха необычных, неизведанных, великих дел. И речь пойдет тут, уже и тут, в этом глубинном, глухом селе, о великом, важном, значительном, самом главном сейчас.

Речь шла о развертывании борьбы за сплошную коллективизацию и на ее базе о наступлении на кулака и ликвидации его как класса…

На собрании сельского актива Петриковки создавался постоянно действующий штаб во главе с райуполномоченным. Штаб должен был действовать при сельсовете, организовав весь сельский актив, и, разбив его на бригады, охватить массово-политической работой не только каждую улицу, но и каждую хату.

Андрей Лысогор был назначен старшим бригады в самый отдаленный и самый бедный угол Петриковки, за скальновской плотиной, в конце Долгой улицы, при выезде на скальновский шлях.

Крайняя от степи хата пожилой вдовы Килины Палиихи стала «угловой хатой» — постоянным местопребыванием бригады. Палииха жила в этой хате с тремя взрослыми дочерьми. Самая младшая, семнадцатилетняя черноглазая и краснощекая Даринка, была комсомолкой и членом бригады. Их хата, как и большинство в Петриковке, имела две половины. В «чистой» ее половине было пусто: голые стены, голые окна, голая печь. Лишь один старенький неприкрытый стол и длинная, во всю стену, скамья. И уже потом благодаря стараниям членов бригады сюда были принесены самодельные прочные стулья, куплена большая керосиновая лампа, а все четыре стены были сверху донизу обклеены пестрыми, разноцветными, веселыми агрономическими и политическими плакатами, портретами членов Советского правительства и героев революции.

Бригады работали каждый день.

Как только опустятся на заснеженное село синие вечерние сумерки, сразу же и разгораются теплыми желтоватыми светлячками окна домов, где обосновались бригады. На огонек идут люди, скрипят калитки, промерзшие двери. Собрания, совещания, беседы, чтение устава и разных партийных и государственных документов, лекции… А порой и ознаменование революционных праздников. Приглашали сюда, а то и вызывали людей вечером и поодиночке. Иногда для индивидуальных бесед, а чаще по самым разнообразным вопросам, когда речь шла не только о самом главном — тозе[13] или сельскохозяйственной артели, но и о недовыполнении хлебозаготовок, невыплаченном налоге, самообложении, разных школьных делах, подписке на Государственный заем.

Случалось, и в такие вечера Андрей, чтобы не терять зря времени, занимался в бригадном пункте собственными школьными делами — набрасывал методический план урока, проверял тетради, читал…