Остроумие и его отношение к бессознательному

Такова же и приведенная выше шутка, техника которой показалась нам очень неудовлетворительной, – по поводу двух отверстий для глаз в кошачьих шкурах. Тут выставляется напоказ мнимая глупость. В действительности же за этим якобы глупым замечанием скрыта важная проблема целесообразности в строении организма животного. Вовсе не само собою понятно, что щель между веками открывается там, где предъявляется роговая оболочка; нужна эмбриология, чтобы разъяснить это совпадение.

Следует помнить, что мы получаем от остроумных высказываний совокупное впечатление, в котором не можем отделить участие содержания мыслей от участия работы остроумия. Быть может, в дальнейшем удастся найти еще более наглядную параллель.

* * *

Для нашего теоретического объяснения сущности остроумия безобидные шутки должны быть важнее тенденциозных, а бессодержательные должны быть ценнее глубокомысленных. Безобидная и бессодержательная игра слов выставляет перед нами проблему остроумия в чистейшей ее форме, так как тут мы избегаем опасности быть введенными в заблуждение устремлениями или обмануться будто бы здравым смыслом. На таком именно материале наше познание может ожидать новый успех.

Я выбираю по возможности безобидный пример словесной шутки.

Девушка, которой доложили о приходе гостей в то время, когда она совершала свой туалет, воскликнула: «Ах, как жаль, что человек не может показаться другим как раз тогда, когда он всего привлекательнее! (anziehend[100])» (Kleinpaul, 1890).

Так как возникает сомнение, правомерно ли считать эту шутку безобидной, не тенденциозной, то я заменяю ее другой, наивной и заведомо свободной от такого возражения.

В одном доме, куда я был приглашен в гости, к концу обеда подали пудинг под названием Roulard, приготовление которого требует большого кулинарного искусства. Поэтому один из гостей спросил: «Это блюдо приготовлено дома?», на что хозяин дома ответил: «Да, конечно, home-Roulard (Home-Rule)»[101].

На сей раз мы не станем изучать технику остроумия, но обратим внимание на другой, важнейший фактор. Когда те, кто присутствовал за столом, услышали эту импровизированную шутку, она, насколько помню, доставила нам удовольствие и заставила засмеяться. В этом случае, как и в бесчисленных других, получение удовольствия может объясняться вовсе не намерением говорящего и не содержанием мысли. Тогда не остается ничего другого, кроме как связать между собой получение удовольствия и технику остроумия. Описанные выше технические приемы остроумия – сгущение, смещение, непрямое отображение и т. д. – обладают, следовательно, способностью вызывать удовольствие, пускай мы пока не можем понять природу этой способности. Столь легко мы получили второе положение для объяснения остроумия. Первое положение гласило, что характер остроумия зависит от формы выражения. Подумаем еще о том, что второе положение не научило нас, собственно, ничему новому. Оно лишь выделяет то, что уже содержалось в опыте, полученном ранее. Мы вспоминаем, что при редуцировании шутки, когда одно выражение заменяется другим при тщательном сохранении смысла, этим упраздняется не только сущность остроумия, но и его власть над нами, – мы уже не смеемся, то есть удовольствие от шутки теряется.

Нельзя идти дальше, не поспорив с нашими философскими авторитетами.

Философы, которые причисляют остроумие к комическому и само комическое трактуют как часть эстетики, характеризуют комическое представление одним непременным условием, согласно которому мы ничего не хотим от мира, не нуждаемся в нем для удовлетворения какой-либо из наших важных жизненных потребностей, а просто довольствуемся созерцанием и наслаждаемся самой этой мыслью. «Такое наслаждение, такой ряд представлений является сугубо эстетическим. Он зависит только от себя, только в себе имеет свою цель и не выполняет никаких других жизненных целей» (К. Фишер).