Острие копья

Когда я приехал, инструктора клуба, обедавшего с нами у Вулфа вечером в понедельник, еще не было, и до одиннадцати он не ожидался, так что я мог сослаться лишь на вчерашний звонок Ларри Барстоу, отвечал на который старший стюард. Тот оказался весьма любезен и отвел меня к распорядителю носильщиков. Двое из мальчиков, с которыми я хотел поговорить, по будням не появлялись, потому что в их школах еще продолжались занятия, а двое других с раннего утра трудились где-то на площадках. Я послонялся примерно с час, пытаясь отыскать хоть кого-нибудь, кто снабдит меня представлявшей интерес информацией, которую можно было бы занести в блокнот, однако все попадавшиеся мне навстречу были не полезнее племени эскимосов. Я запрыгнул в «родстер» и подался в Уайт-Плейнс.

Контора коронера располагалась в том же здании, что и андерсоновская, где я шестью днями ранее пытался найти применение денежкам Вулфа, и, проходя мимо двери с надписью на стеклянной панели «Окружной прокурор», я не преминул показать ей язык. Коронер отсутствовал, но, к счастью, там подписывал документы врач, который как раз и производил вскрытие Барстоу. Еще утром, перед отъездом из дому, я позвонил Саре Барстоу, и теперь патологоанатом сообщил мне, что с ним связался по телефону Лоуренс Барстоу и предупредил о визите мистера Гудвина, представляющего интересы семьи Барстоу. Я подумал, что еще до конца расследования этот сорванец шины мне будет накачивать.

Однако ушел я несолоно хлебавши. Все, что врач смог сообщить, я уже читал три дня назад в газетах, за исключением вороха медицинских терминов, которые газеты даже и не пытались воспроизвести из опасения спровоцировать забастовку наборщиков. Я вовсе не брезгую специальными терминами, так как знаю, что многое без них не выразить, но пространные разъяснения врача сводились просто-напросто к тому, что об убившем Барстоу яде ничего конкретного сказать нельзя, поскольку его так и не смогли выявить. В нью-йоркскую лабораторию отправили дополнительные ткани, но отчета пока еще не поступило. Иглу изъял окружной прокурор и, предположительно, отдал ее на экспертизу куда-то в другое место.

– Как бы то ни было, – подытожил я, – он скончался не от преклонного возраста или каких-нибудь естественных причин? Он точно был отравлен? И умер насильственной смертью?

– Безусловно, – важно кивнул патологоанатом. – Нечто необыкновенно смертельное. Гемолиз…

– Да-да, конечно. Строго между нами: что вы думаете о враче, который, став свидетелем подобной скоропостижной кончины, констатирует коронарный тромбоз?

Он застыл, словно его самого вдруг охватило трупное окоченение.

– Это не мне решать, мистер Гудвин.

– Я не прошу вас что-то решать, я лишь спрашиваю ваше мнение.

– У меня его нет.

– Вы хотите сказать, что оно у вас есть, только вы не намерены делиться им со мной. Ладно. Премного обязан.

При выходе из здания у меня шевельнулась было мыслишка заглянуть к Дервину и спросить телефончик Бена Кука или отколоть какую-нибудь другую шутку, но мне было не до веселья. Ко времени, когда я вернулся в «Грин медоу», был уже почти полдень, а сам я совершенно уверился, что жизнь так и останется безотрадным движением по кругу, пока я не получу удовольствия от встречи с доктором Брэдфордом.

Двое мальчиков оказались на месте. Распорядитель отловил их для меня, и я заключил с ними сделку: я покупаю сэндвичи – по два на каждого, – бананы, мороженое и шипучку, мы отходим под дерево и едим, пьем и веселимся при условии, что они не ждут от меня оплаты потерянного времени. Они согласились, и мы запаслись провизией в буфете и подыскали подходящее дерево.

Один из них, тощий и бледный паренек с каштановыми волосами, носил сумку Мануэля Кимболла, а другой – Питера Оливера Барстоу. Этот второй был низеньким и толстым, с живыми карими глазками и со множеством веснушек. Звали его Майк Аллен. Мы устроились под деревом, и, прежде чем начать трапезу, он заявил:

– Знаете, мистер, а ведь нам и не платят.

– Ты хочешь сказать, вы работаете за просто так?

– Нам платят за то время, когда мы на круге. Мы совсем не теряем времени. У нас все равно не было бы партий до окончания ланча.

– Да что ты говоришь! Ты чертовски честен, даже слишком. Если не поостережешься, работать тебе в банке. Ешь давай свой сэндвич.