— Знаю, — кивнул Бычков. — Все знаю! Но дело-то надо делать? — Помолчал и добавил: — Смирновым я сам займусь. На моей совести!
Бычков шел по пустынной ночной улице, светя под ноги фонариком. На перекрестке его остановил патруль. Бычков предъявил пропуск, старший патруля козырнул ему, и они разошлись. Бычков миновал затемненное здание вокзала, обогнул длинный забор и вышел к станционным путям, на которых стояли неподвижные, промерзшие вагоны. Неподалеку от путей виднелось потемневшее от копоти кирпичное здание. Бычков осветил вывеску: «ОРС № 1», присел на ступеньку крыльца и несколько раз мигнул фонариком. Из-за угла вышел Ананьев, присел рядом.
— Ну что? — спросил его Бычков.
— Вчера ночью мешок с продуктами спрятал в подвале разбомбленного дома на Лиговке, — доложил Ананьев. — Две банки консервов отнес домой.
— Так... — задумался Бычков. — Значит, все-таки он.
— По всему выходит — он, — вздохнул Ананьев.
— А почему на этот магазин грешишь? — кивнул на вывеску Бычков.
— После смены вокруг этого ОРСа отирался. Примеривался!
— Во двор заходил?
— Заходил. И в магазине потолкался.
— Когда завоз продуктов, ты узнавал?
— Завтра карточки должны отоваривать за месяц.
— А он завтра в дневную или в ночную?
— В дневную, Виктор Павлович.
— В тайнике у него не наследили?
— Все в ажуре.
— Ладно... — тяжело поднялся Бычков и огляделся: — Сторожа нет, что ли?
— Какие теперь сторожа! — махнул рукой Ананьев. — Кипяточком где-нибудь балуется!
— Вот что, Николай... — сказал Бычков. — Завтра вы его не водите. Сам займусь.
— Его с поличным брать надо! А вы еле ходите!
— Управлюсь. — Бычков чиркнул спичкой и раскурил папиросу. — Бензин у Кости есть?
— Ездки на две хватит, — прикинул Ананьев. — А что?
— Завтра часам к трем ночи подъедете.
— Сюда?
— У вокзала постоите.
— А может, поближе подогнать?
— Пешочком пройдемся, — невесело усмехнулся Бычков. — Поговорить есть о чем!
Вздохнул, бросил папиросу в снег и, тяжело поднявшись со ступенек, зашагал в темноту. Ананьев покачал головой и двинулся следом.
...Хельга сидела у раскаленной печки и что-то шила, когда раздался стук в дверь и в комнату вошел Бычков.
— Гостей принимаете?
— Виктор Павлович! — обрадовалась Хельга. — Проходите!.. Снимайте шинель, у нас тепло.
— Я ненадолго, — протянул ладони к печке Бычков. — Был в ваших краях, дай, думаю, зайду, «крестника» своего проведаю.
— А он на работе, — огорченно сказала Хельга. — И придет не скоро.
— Что так? — поинтересовался Бычков.
— На сверхурочные оставили. До утра, наверное!
— Вот оно что... — протянул Бычков. — Жалко. Повидать хотел.
— Он тоже жалеть будет! — Хельга присмотрелась к Бычкову и вздохнула: — Худой вы!
— А кто сейчас толстый? — усмехнулся Бычков. — Опухшие есть, а толстых не встречал. Забыл, какие они бывают!
— Я тоже, — согласилась Хельга. — Сейчас я кипяточку подогрею, у меня консервы есть. Вот! Коля принес. Вместо мяса выдали.
Хельга поставила на стол банку консервов. Бычков взял ее, повертел, разглядывая этикетку, потом невесело сказал:
— Что-что? — рассмеялась Хельга.
— Так... Вспомнил... — Бычков поставил банку на стол. — До войны от этих крабов полки в магазинах ломились. И никто не покупал!
— Правда? — взяла банку Хельга. — А я не помню. Открывайте, Виктор Павлович!
— Не стоит, — покачал головой Бычков. — Ты, я смотрю, шитьем занялась? Кому обновы?
Хельга отчего-то засмущалась, убрала шитье, стянула на животе концы пухового платка. Бычков присмотрелся к ней и, тоже смутившись, сказал:
— Вот что... А не рано ли?
— Мне девятнадцать уже, Виктор Павлович, — подняла на него глаза Хельга.
— Я не про это... — объяснил Бычков. — Подождали бы, пока война кончится. Трудно тебе будет.
— Ничего! — тряхнула головой Хельга. — Не одна я. С Колей!
— Ну-ну... — неопределенно сказал Бычков и поднялся: — Пошел я.
— А чаю?! — огорчилась Хельга.
— Дела! — развел руками Бычков.
— Что Коле передать? — подала ему шапку-ушанку Хельга.
— А чего передавать? — надел шапку Бычков. — Нечего вроде. Просто зашел.
— А вы еще заходите! — пригласила Хельга. — Не все же он на сверхурочных будет.
— Как придется, — ушел от ответа Бычков. — Ну, бывай!
— До свидания, Виктор Павлович.
Бычков вышел, Хельга присела к печке и опять принялась за шитье.