Особое назначение

Расчистить футбольное поле, построить пирс, просмолить две шлюпки, которые Бычков выцарапал у заводского гребного клуба, сшить паруса. А тут еще надо было устраивать Ваську Егорова и Кольку Салика в ФЗУ, потом договариваться со школой юнг на Соловках, чтобы туда приняли Игоря Соколова, да и своих оперативных дел набегало выше головы. Так и шло время! Вышли из заключения Хохлов и Журавлев — и сразу к нему: «Устраивай на работу, дядя Витя»! Бычкову бы радоваться, а он огорчается из-за Петьки Кононова: схватил дополнительный срок, режиму не подчинялся, задумал побег, да сорвалось у него в последнюю минуту.

В один из выходных дней появился в лагере и Николай Смирнов. Предъявил Бычкову справку об освобождении, а когда они остались одни, сказал:

— Все, дядя Витя. Завязано! Зла ни на кого не держу. А вам особое спасибо!

— Брось, Коля! — отмахнулся Бычков. — Ничего я такого особенного не сделал. Сам разобрался!

— Сам бы не разобрался, — покачал головой Смирнов. — Вы да Хельга...

Найти подходящую работу Смирнову оказалось непросто: специальности нет, числится инвалидом, да еще пришел из заключения. Но Бычков помнил, как прекрасно рисовал Смирнов, и добился того, чтобы его взяли на Ижорский завод маляром, а по совместительству — художником-оформителем в клубе.

Минула еще одна зима, и, как только сошел снег и начало пригревать солнышко, на берегу Оредежа опять стало шумно. Лагерь готовился к открытию! В начале июня, в самый разгар белых ночей, Смирнов приехал в лагерь с Хельгой. Был он в только что купленном костюме, в белой рубашке, даже нацепил галстук с толстенным узлом. На Хельге тоже было новое платье, в руках она держала букетик цветов, собранных, видно, по дороге от станции.

Бычков, голый по пояс, орудовал топором на пирсе. Помогали ему Журавлев и Хохлов, оба в сатиновых трусах по колено.

— Гляди-ка! — поддернул трусы Журавлев. — Колька-то! При гаврилке!

— И костюмчик будьте-нате! — подхватил Хохлов. — К чему бы это?

— Да ладно вам... — смущенно буркнул Смирнов. — Я бы в жизнь не надел, это все она...

А Хельга, сияя своими синими глазищами, объявила:

— Мы сегодня в загсе были!

В предпоследнее воскресенье июня намечено было торжественное открытие лагеря. Никто в эту ночь не спал, добивали оставшиеся недоделки, под утро прилегли накоротке, но едва рассвело, были уже на ногах. День обещал быть жарким, после завтрака уже крепко припекало, решено было искупаться до приезда гостей, и все, кроме Пашки Хохлова, ушли к реке. Пашка висел на столбе и прилаживал черную тарелку репродуктора. Подсоединил к сети, в репродукторе что-то захрипело, забулькало, потом голос стал явственней, Пашка прислушался, скинул с ног монтерские «когти», обдирая руки и живот, соскользнул со столба вниз и побежал к реке. Он бежал и кричал, хотя до берега было еще далеко и никто не мог его услышать, но, ошеломленный новостью, он не думал об этом и продолжал кричать охрипшим от волнения голосом:

— Война!.. Война!...

...Промерзшее окно в кабинете Бычкова покрылось снаружи толстым слоем инея, и почти не видны наклеенные крест-накрест бумажные полоски. Дымит в углу печка-буржуйка, труба ее выведена в забитую фанерой форточку. На диване лежат подушка и серое казенное одеяло. Бычков сидит на корточках у буржуйки и, подкладывая щепки в топку, слушает равномерный стук метронома. Даже не слушает, а так, ловит краем уха этот перестук, такой привычный каждому ленинградцу в эту вторую блокадную зиму.

— Разреши, Виктор Павлович? — встал на пороге Николай Ананьев.

Он в шинели с поднятым воротником, шапке-ушанке, на ногах валенки. Лицо у него одутловатое и бледное, какое бывает после долгой болезни.

— Садись, Николай... — Бычков тяжело поднялся с корточек и сел на диван рядом. Отдышался и спросил: — Что у тебя?

— Опять продуктовый, — виновато вздохнул Ананьев. — И почерк знакомый.

— Пролом?

— Стенка разобрана. Кирпичики целые, — кивнул Ананьев.

— Так... — потер лоб Бычков. — На заводе был?

— Работает... Вроде все нормально...

— А после работы?

— Тоже вроде порядок. Хельга говорит — когда он не в ночную, то из дома ни на шаг!

— А ты проверь на заводе, когда он в ночную. Совпадает с ее календарем или нет? — посоветовал Бычков.

— Понял, Виктор Павлович. Неужели за старое взялся?

— Не должен бы... — задумался Бычков. — Проломчики только мне эти не нравятся.

— Опять, думаете, химичит? — внимательно смотрел на него Ананьев. — А может, прижали его, когда срок отбывал? Секрет кому-нибудь открыл?

— Не тот он мужичок! — покачал головой Бычков. — Как Хельга-то на вид? Сытая? Или не очень?

— Не очень, Виктор Павлович. Как все.

— Ну-ну... Это я так... На всякий случай, — виновато сказал Бычков. — На нее не похоже!

— Если бы Смирнов воровал, домой бы принес! — согласился с ним Ананьев.

— Кононов сидит? — спросил Бычков.

— Сидит.

— Журавлев и Хохлов на фронте, Салик с Егоровым в эвакуации с ФЗУ... — раздумывал вслух Бычков. — Вот что, Николай... Бери сотрудников, кто еще не обезножил, и подежурьте у продуктовых в том районе. С двух ночи до четырех. Только аккуратно!

— Народу-то у нас, Виктор Павлович!..