Особое назначение

Бычков, стоящий под аркой дома, отступил в темноту, выждал, когда Хельга и Колька минуют ворота, сунул в рот папиросу и зажег спичку. Погасил он ее не сразу, а только после того, как из подъезда дома на противоположной стороне улицы вышли Толя Васильев и девушка в белом пуховом берете. От входа в кинотеатр к Бычкову уже торопился Саша Чистяков. Прикурил от папиросы Бычкова и негромко спросил:

— Видели, Виктор Павлович? Хромает!

— Видел, Саша.

— Он?!

— Похоже, что он! — кивнул Бычков. — Толя с Людой его повели. Метистов и Ананьев сменят. Машина где?

— За углом. — Поехали!..

...На следующий день, к вечеру, Бычков докладывал Коптельцеву и Юрскому:

— Фамилия хозяина мызы — Виролайнен, звать — Тойво, судим по сто шестьдесят второй статье УК. До первого побега Тихонова отбывал срок в одном с ним лагере. После освобождения работает конюхом в колхозе.

— Понятно, — кивнул Коптельцев. — Дочь?

— Хельга Виролайнен, — заглянул в свои записи Бычков. — Пятнадцати лет. Не судима. Приводов нет.

— Мать с ними живет?

— Ушла. Дочь осталась с отцом. По собственному желанию.

— Так... — Коптельцев повертел в пальцах папиросу, вздохнул и положил ее на стол рядом с пепельницей. — Значит, парнишка там обитается. А Тихонов? Тоже там?

— Предположительно, — ответил Бычков.

— А это, как говорится, то ли дождик, то ли снег, то ли будет, то ли нет! — сердито сказал Коптельцев, опять потянулся к папиросе, но спохватился и принялся раздраженно постукивать пальцами по столу. — Точно надо знать!

— Установим, Александр Алексеевич, — твердо пообещал Бычков.

— Да уж постарайтесь! — буркнул Коптельцев. — А то поднимем шум на всю округу, а Тихонова давно и след простыл! Ну, мальчишку возьмешь... Можешь ты ему эти две кражи в ювелирных предъявить?

— Предъявить-то я предъявлю. Доказать ничего не смогу, — невесело заметил Бычков.

— Вот и выйдет, что гора, как говорится, родила мышь. А мне и без того конфузу хватает! Начальство с меня не слезает, а на мое начальство еще кто-нибудь повыше давит. Так что обкладывайте эту берлогу по всем правилам и дознавайтесь — залег он на зиму или, как медведь-шатун, где-нибудь шляется. Все вам ясно?

— Так точно, — по-военному отчеканил Бычков.

— Действуйте!

За мызой уже наблюдали третий день. Дом стоял на юру, под окнами не росло ни кустика, впереди было голое поле. Оперативники укрылись в лесочке, который начинался сразу за огородом, где стояла баня. Подходить ближе опасно, чтобы раньше времени не спугнуть обитателей мызы.

По утрам беловолосая девчушка открывала двери сарая и выпускала пастись козу, чуть позже выходил Колька и охапками носил в дом дрова из поленницы — топил печку; иногда в середине дня подъезжал на телеге хозяин мызы, девчушка принимала от него свертки с продуктами, мешок с хлебом, хозяин поворачивал лошадь и уезжал, чтобы вернуться к вечеру, но уже пешком. Лошадь и телегу оставлял на колхозной конюшне. Тихонька ни во дворе, ни у хозяйственных построек не появлялся. Если и выходил из дома, то, наверное, поздно вечером или ночью. Собаки хозяин не держал, и Бычков решил рискнуть — подобраться к окнам, когда наступит пора ужина, и попытаться разглядеть, садится ли за стол вместе с другими Тихонька.

В субботу утром Колька натаскал дров в дом и в баню. Хозяин вернулся, как всегда, в сумерки, баня была уже готова, и первой в нее побежала девчушка со свертком белья под мышкой. Вышла она из бани, когда уже совсем стемнело, и различить ее можно было только по белому платку на голове. Девчушка прошла огородом к дому, и вскоре в той стороне засветился огонек. Хозяин мызы шел с фонарем «летучая мышь», за ним, прихрамывая, торопился Колька, а в человеке, идущем следом, Бычков узнал Тихоньку.

— Вот он! — жарко выдохнул в ухо Бычкову стоящий рядом Ананьев.

— Вижу, Коля, вижу... — шепотом ответил Бычков. — После баньки и возьмем. Чистенького!..

Дождался, когда свет фонаря замелькал в окне бани, и приказал:

— Свяжись с Коптельцевым. Доложи обстановку.

— Понял. — Ананьев отступил в темноту, туда, где стояла укрытая в подлеске оперативная машина.

К мызе можно было подъехать краем поля, по наезженной дороге, или лесом, по разбитой тракторными гусеницами колее, идущей от вырубки. Дорога вокруг поля просматривалась из окон мызы, и черная «эмка», в которой сидели Коптельцев, Юрский и начальник местного отделения милиции Дубовец, медленно двигалась лесом. Фары у машины были погашены, горели лишь подфарники, и в тусклом их свете виднелись могучие сплетения корней, через которые тяжело переваливалась машина.

От опушки кто-то шел им навстречу, освещая путь карманным фонариком. «Эмка» притормозила, Коптельцев открыл дверцу, вгляделся в подошедшего:

— Виктор, ты?

— Я, Александр Алексеевич, — послышался из темноты голос Бычкова.

— Ну, что там?

— Дым коромыслом! — ответил Бычков. — Гужуются после бани!

— Сейчас бы и брать! — узнал Бычков голос Юрского.

— Возьмем, — выбрался из машины Коптельцев. — Никуда не денутся! Веди, Виктор!..