Номер пять упала на четвертом препятствии. Пошла на него вместе с двумя другими лошадьми, а потом вдруг покатилась по земле. Остальные пронеслись мимо. Четвертое препятствие находилось далеко от трибун, Барбер так и не понял, что, собственно, произошло, но потом кобыла поднялась и затрусила по дорожке, а жокей продолжал лежать на земле, лицом вниз. Шея его была неестественно повернута.
– Плакали наши денежки, – спокойно изрек Смит, опустил бинокль, достал из кармана квитанции, разорвал и бросил.
– Дай, пожалуйста. – Барбер протянул руку за биноклем.
Смит перекинул ремешок через голову, и Барбер навел бинокль на препятствие, за которым лежал жокей. Двое мужчин уже подбежали к нему, перевернули на спину.
Барбер подкорректировал резкость – фигуры мужчин, суетившихся над неподвижным телом в белой с темно-бордовыми звездами рубашке, стали более четкими. В движениях мужчин чувствовались торопливость и отчаяние. Они подхватили жокея и потащили куда-то.
– Черт побери! – Ричардсон вернулся. – Окошко закрылось, когда я…
– Не огорчайтесь, мистер Ричардсон, – прервал его Смит. – Мы упали на четвертом прыжке.
Ричардсон заулыбался:
– Впервые за этот день мне повезло.
Внизу, под трибунами, кобыла убегала от конюха, пытавшегося схватить оборванные поводья.
Барбер, не отнимая бинокля от глаз, все смотрел на мужчин, тащивших жокея. Они опустили его на траву, и один приник ухом к белой шелковой рубашке. Потом поднялся. Они понесли жокея дальше, но сбавили шаг, убедившись, что торопиться совершенно незачем.
Барбер протянул бинокль Смиту:
– Я еду домой. На сегодня хватит.
Смит бросил на него быстрый взгляд, посмотрел в бинокль на мужчин, которые несли жокея, и убрал бинокль в футляр.
– Раз в год кто-то да гибнет. Для скачек это обычное дело. Я подброшу тебя до города.
– Как, этот парень умер? – удивленно спросил Ричардсон.
– Староват он был для этого дела. Следовало раньше уйти на покой.
– Святый Боже! – воскликнул Ричардсон, глядя на дорожку. – А я злился из-за того, что не успел поставить на него. Хороша наводка. – Он скорчил гримасу. – Наводка на мертвого жокея.
Барбер двинулся к лестнице.
– Я с вами, – решил Ричардсон. – Сегодня у меня неудачный день.
Втроем они спустились под трибуны. Люди стояли группками, шепот, тревожный, подобный шуму морских волн, по мере распространения трагических новостей становился все громче.
Барбер сел на заднее сиденье, уступив Ричардсону место рядом с водителем. Ему хотелось побыть в одиночестве.
На этот раз Смит ехал медленно. Тишину лишь однажды нарушил Ричардсон:
– Какая ужасная смерть. В паршивом заезде ценой в жалкие триста тысяч франков.
Барбер с полузакрытыми глазами сидел у самой дверцы. Вновь и вновь перед его мысленным взором возникали двое мужчин, второй раз поднимающих жокея. Человек, которого выбрал Смит, на которого они в этот день ставили, подумал Барбер. Он закрыл глаза и вдруг увидел карты, разложенные на кровати в его номере. Средиземное море. Бескрайняя водная гладь. Ему вспомнился запах гари – самый худший из запахов. Запах ночных кошмаров во время войны. Запах раскаленного металла, тлеющей резины. Наводка Смита.
– Вот мы и прибыли, – ворвался в его раздумья голос Смита.
Барбер открыл глаза. «Ситроен» стоял на углу тупика, неподалеку от входа в его отель. Он вылез из кабины.
– Подожди минутку, Берти. Я хочу тебе кое-что отдать.
Смит вопросительно посмотрел на него:
– Может, потом, Ллойд?
– Нет. Я сейчас. – Барбер нырнул в отель, поднялся в свой номер. Карты лежали на комоде стопкой, все, кроме одной. Карта Мальты была расстелена на кровати. Он быстро сложил ее, сунул все в конверт из плотной бумаги и спустился к автомобилю. Смит стоял на тротуаре, курил, нервно хватаясь за шляпу, которую так и норовил сорвать ветер, гнавший опавшие листья по плитам.
– Держи, Берти. – Барбер протянул Смиту конверт с картами.
Тот его не взял.
– Ты уверен, что поступаешь правильно?
– Да, уверен.
Смит по-прежнему не притрагивался к конверту.
– Я не тороплюсь. Может, подумаешь еще денек?
– Спасибо, не надо.
Какое-то мгновение Смит молча смотрел на него. Зажглись флуоресцентные уличные фонари, и в их резком синевато-белом свете гладкое лицо Смита, оказавшееся в тени, отбрасываемой полями дорогой шляпы, словно припудрила невидимая рука, а красивые глаза в обрамлении роскошных ресниц еще больше потемнели и стали жесткими.
– Только потому, что жокей погиб… – начал Смит.
– Возьми, а не то я выброшу их в канаву.
Смит пожал плечами, взял конверт.
– Второго такого шанса у тебя не будет. – Он ласково провел свободной рукой по конверту.
– Спокойной ночи, Джимми. – Барбер наклонился к окну, прощаясь с Ричардсоном, который с удивлением наблюдал за ними. – Передай Морин мои наилучшие пожелания.
– Послушай, Ллойд… – Ричардсон открыл дверцу. – Я подумал, может, нам пропустить по паре стаканчиков. Морин ждет меня только через час, так почему бы нам не помянуть…
– Извини, – оборвал его Барбер, которому больше всего на свете хотелось остаться одному, – у меня свидание. Как-нибудь в другой раз.
Смит повернулся, задумчиво посмотрел на Ричардсона: