Ошибка мертвого жокея

Барбер вскочил, быстро оделся, вышел в коридор, заперев за собой дверь. Не мог он больше сидеть в холодном неприбранном номере и смотреть на карты.

Несколько часов он бесцельно слонялся по улицам, глядя на витрины и думая о том, что мог бы купить, имея деньги. Один раз поймал на себе взгляд полисмена. Повернулся, посмотрел на него, маленького, со злым лицом, узенькой полоской усов. Вспомнил истории о том, что проделывают с задержанными в камерах местных префектур. Американский паспорт не спасет, если тебя застукают с пятьюстами тысячами английских фунтов.

«Впервые в жизни, – думал Барбер, шагая в толпе пешеходов, – я серьезно рассматриваю возможность преступить закон». Если его что-то и удивляло, так это собственное спокойствие. Хотелось бы понять почему. Наверное, влияние фильмов и газет, решил он. С преступлением свыкаешься, когда оно становится более человечным, более доступным. Об этом как-то не думаешь, а потом – раз, и оно входит в твою жизнь, и ты понимаешь, что подсознательно уже смирился с тем, что сама идея преступления – неотъемлемая часть повседневности. И полицейские, продолжал размышлять Барбер, должно быть, об этом знают, глядя на мир с точки зрения защитников закона. Они смотрят на проходящих мимо пешеходов с обычными, ничем не примечательными лицами и видят, что эти люди легко пойдут на воровство и убийство, и осознание этого сводит их с ума. Естественно, им хочется арестовывать всех и каждого.

Когда Барбер наблюдал за разминкой лошадей перед шестым забегом, его легонько похлопали по плечу.

– Привет, Берти. – Он не повернул головы.

– Извини, что опоздал. – Смит облокотился о поручень ограждения рядом с Барбером. – Ты уже подумал, что я не приду?

– Что слышно от жокея? – спросил Барбер.

Смит внимательно огляделся, потом его губы изогнулись в улыбке.

– Жокей уверен в победе. Сам поставил на себя.

– Который?

– Номер пять.

Барбер нашел пятый номер. Гнедая кобылка с грациозной шеей и благородной головой. Грива и хвост заплетены, шерсть вычищена до блеска. Она переступала с ноги на ногу, но определенно не нервничала. На уродливом лице жокея, мужчины лет под сорок, выделялся длинный французский нос. Передних зубов не было. На уши он натянул темно-бордовую жокейку. Его белая рубашка пестрела звездами того же цвета.

Плохо, что таким уродам достаются красавицы лошади, думал Барбер, глядя на жокея.

– Хорошо, Берти, веди меня к кассе.

Барбер поставил десять тысяч. Ставки принимали из расчета семь к одному. Смит раскошелился на двадцать пять. Бок о бок они поднялись на верхний ряд трибун. Лошадей как раз выводили к стартовой черте. Зрителей было немного, на верхнем ряду лишь несколько человек.

– Ну что, Ллойд? – спросил Смит. – Заглянул в карты?

– Заглянул.

– И что скажешь?

– Карты очень хорошие.

Смит быстро посмотрел на него, потом решил рассмеяться:

– Ты хочешь, чтобы я вытягивал из тебя каждое слово? Ты знаешь, о чем я. Что ты решил?

– Я… – Барбер смотрел на лошадей. Глубоко вдохнул. – Я скажу после забега.

– Ллойд! – донеслось снизу, и Барбер повернулся на голос.

По лестнице к ним спешил Джимми Ричардсон. Он всегда был довольно полным и круглолицым – от французской пищи еще никому не удавалось похудеть, – так что подъем давался ему с трудом.

– Привет. – Он тяжело дышал. – Увидел тебя и решил, а вдруг ты что-нибудь знаешь насчет этого заезда. Я понятия не имею, на кого ставить, день выдался отвратительный. В скачках с препятствиями я ничего не понимаю.

– Привет, Джимми, – ответил Барбер. – Мистер Ричардсон. Мистер Смит.

– Рад с вами познакомиться. – Ричардсон пожал Смиту руку. – Ллойд, правда, ты что-нибудь в этом смыслишь? Морин убьет меня, если узнает, сколько я сегодня просадил.

Барбер взглянул на Смита, который с отеческой улыбкой наблюдал за Ричардсоном.

– Вроде бы Берти кое-что известно.

– Берти, – повернулся к Смиту Ричардсон, – пожалуйста…

Улыбка Смита стала шире.

– У номера пять неплохие шансы. Но вам надо поторопиться. Забег вот-вот начнется.

– Номер пять. Все понял. Я туда – и мигом обратно. – Джимми скатился по ступеням. Развевающиеся полы расстегнутого пальто едва поспевали за ним.

– Доверчивая душа, не так ли? – хмыкнул Смит.

– Он был единственным ребенком в семье, – ответил Барбер. – Им и остался.

– Откуда ты его знаешь?

– Он служил в моей эскадрилье.

– В твоей эскадрилье… – повторил Смит, глядя вслед спешащему к кассе Ричардсону. – Пилот?

– Да.

– Хороший?

Барбер пожал плечами:

– Лучшие погибли, худшие собрали весь урожай медалей.

– И что он делает в Париже?

– Работает в фармацевтической компании.

Звякнул колокол, лошади поскакали к первому препятствию.

– Боюсь, твой друг опоздал. – Смит поднес бинокль к глазам.

– Похоже на то. – Барбер тоже смотрел на лошадей.