Ошибка мертвого жокея

С видимым усилием Барбер выбросил из головы все мысли о Джимми Ричардсоне, его жене и двух маленьких сыновьях, чтобы сосредоточиться исключительно на Берте Смите.

Нахмурившись, он подошел к окну. Зимний дождь поливал узкую улицу, покрывая пеленой, обесцвечивая дома на противоположной стороне, чтобы уже никто не мог представить, какими они были прежде. Рабочий разгружал ящики с вином с таким видом, будто погода нанесла ему личное оскорбление. Привычный Парижу звон бутылок заглушали потоки серой воды, лившейся с небес, оконных карнизов, вывесок и свернутых «маркиз» над витринами. В такой день не хотелось бы терять мужа, терять друга. Такой день нехорошо проводить в одиночестве, имея в кармане лишь пятнадцать тысяч франков и оставаясь в крошечном номере отеля, где отопление отключено с десяти утра до шести вечера. В такой день тошно без работы, сигарет, ленча. Такой день совершенно не годился для того, чтобы заняться самоанализом и сделать окончательный вывод: несмотря на все отговорки, ответственность за случившееся лежит на тебе.

Барбер встряхнулся. Досиживать день в отеле смысла нет. Если он хочет хоть как-то загладить свою вину, надо найти Берта Смита. Он взглянул на часы. Почти половина третьего. Барбер попытался вспомнить все места, где видел Берта Смита в половине третьего пополудни. В модном ресторане, которому отдавали предпочтение киношники, владельцы французских газет и богатые туристы; в бистро на бульваре Латур-Мобур на левом берегу; в ресторанах Отейля, Лоншана, Сен-Клу.

Барбер вновь раскрыл газету. Сегодня скачки проводились в Отейле.

Если Берт Смит в такой ненастный день решил пропустить бега и находился в Париже, то его следовало искать в одной из галерей. Берт Смит разбирался в живописи, во всяком случае, картины покупал со знанием дела. Поскольку он жил в отелях, а в них не очень удобно хранить коллекции, покупки свои делал с целью перепродажи или по чьей-то просьбе. А иной раз и для того (если речь шла о ценной картине, не подлежащей вывозу из Франции), чтобы отправить ее заказчику, минуя таможню.

Во второй половине дня Барберу доводилось видеть Берта Смита и в парной «Клэриджа». Он был маленьким, кругленьким и имел на удивление стройные ноги. Он сидел, завернутый в простыню, все розовея и розовея, с довольной улыбкой, выпаривая жир, накопленный за столами лучших ресторанов Европы.

Около шести вечера Барбер несколько раз видел Берта Смита в парикмахерской отеля «Георг Пятый», где тот брился, а потом отправлялся в бар то ли наверху, в «Релэ-Плаза», то ли внизу, в «Плаза-Атене». А вечером Берта Смита следовало искать в различных ночных клубах: «Слоне», «Блане», «Кэроллзе», «Ля роз руж».

Барбер с печалью подумал о последних пятнадцати тысячах франков. Впереди был долгий, мокрый, утомительный, чреватый большими расходами день. Он надел шляпу, пальто, вышел из номера. С неба по-прежнему капало, он поймал такси и назвал водителю адрес ресторана, который любили киношники и прочие представители богемы.

Началось все примерно два месяца назад на трибуне ипподрома в Отейле, перед шестым заездом. День выдался туманным, народу собралось немного. Дела у Барбера шли неважно, но он получил наводку по шестому заезду, поставил пять тысяч франков на указанную лошадь (ставки на нее принимались восемь к одному) и поднялся на верхний ярус, чтобы полюбоваться заездом, сулившим ему приличный выигрыш.

Компанию ему составил лишь один зритель, невысокий полный мужчина в дорогой велюровой шляпе, вооруженный биноклем и зонтиком, совсем как англичанин. Он улыбнулся Барберу и кивнул. Улыбаясь в ответ, Барбер вдруг понял, что не раз видел этого мужчину, а может, его брата или десяток других мужчин, почти неотличимых от него. Их было полно в ресторанах, барах, на улицах, обычно в компании высоких девушек – не очень известных манекенщиц или первоклассных шлюх.

Мужчина с зонтиком направился к нему. Барбер отметил и маленькие ноги в дорогих туфлях, и яркий галстук, и холеное лицо с большими темными глазами в обрамлении густых черных ресниц. Определить его национальность было сложно, и такие лица Барбер называл экспортно-импортными. На них одновременно отражались льстивость, цинизм, самоуверенность, чувственность, беспомощность и решимость, а принадлежать они могли туркам, венграм, грекам и даже уроженцам Басры. Такие лица постоянно встречались в Париже, Риме, Брюсселе или Танжере, всегда в лучших домах, а их обладатели оказывались там исключительно по делам. Барбер чувствовал, что люди с подобными лицами вполне могли заинтересовать и полицию.

– Добрый день. – Мужчина поздоровался по-английски, коснувшись шляпы. – У вас удачный день? – Говорил он с легким акцентом, но установить, с каким именно, не представлялось возможным. Так мог говорить ребенок, который ходил в школу в десятке стран, а его десять гувернанток говорили на разных языках.

– Не самый плохой, – осторожно ответил Барбер.

– Какая из них вам приглянулась? – Мужчина указал на размытых туманом лошадей, выстроившихся на стартовой линии.

– Номер три, – ответил Барбер.