Ошибка мертвого жокея

Морин Ричардсон сидела в одном из неудобных, с выцветшей плюшевой обивкой, кресел, которыми обставляют вестибюли самых захудалых парижских отелей, чтобы постояльцы и их гости искали для общения другое место. Не горела ни одна лампа, мертвенный зеленоватый свет сочился сквозь запыленные занавеси с залитой дождем улицы. С Морин, тогда молодой симпатичной девушкой с яркими, невероятно синими глазами, Барбер познакомился во время войны, незадолго до того, как она вышла замуж за Джимми Ричардсона. Но с тех пор она родила двоих детей, дела у ее супруга шли не очень хорошо, и теперь она сидела здесь в стареньком драповом пальто, пропитанном водой, девичий румянец бесследно исчез, кожа посерела, глаза поблекли.

– Привет, Красотка, – поздоровался Барбер. Ричардсон всегда так ее называл, невзирая на подначивания всей эскадрильи, так что в итоге остальные последовали его примеру.

Морин резко, словно в испуге, повернулась к нему:

– Ллойд, я так рада, что застала тебя!

Они обменялись рукопожатием, и Барбер спросил, не хочет ли она пойти куда-нибудь выпить кофе.

– Скорее нет, чем да, – ответила Морин. – Я оставила детей у подруги на ленч и пообещала забрать их в половине третьего, времени у меня в обрез.

– Понятно, – кивнул Барбер. – Как Джимми?

– О, Ллойд… – Она посмотрела на свои руки, и Барбер заметил, какие они неухоженные: кожа покраснела, маникюр не сделан. – Ты его видел?

– Что? – Барбер сквозь сумрак вестибюля всмотрелся в ее лицо. – О чем ты?

– Ты его видел? – повторила Морин тоненьким, дрожащим голоском.

– Где-то с месяц назад. А что? – Спрашивая, он догадывался, что услышит в ответ.

– Он уехал, Ллойд. Его нет уже тридцать два дня. Я не знаю, что мне делать.

– И куда он уехал? – спросил Барбер.

– Не знаю. – Морин достала пачку сигарет, закурила. Занятая своими мыслями, она забыла предложить сигарету Барберу. – Он мне ничего не сказал. – Она выпустила струйку дыма. – Я так волнуюсь. Я подумала, может, он что-то говорил тебе… Или ты случайно виделся с ним…

– Нет, – сдержанно ответил Барбер. – Он мне ничего не говорил.

– Это так странно. Мы женаты десять лет, и раньше ничего подобного не случалось. – Морин отчаянно боролась со слезами. – И вот он как-то приходит вечером домой и говорит, что взял на работе месяц за свой счет и должен уехать на тридцать дней, а вернувшись, все мне расскажет. Он попросил меня не задавать никаких вопросов.

– И ты не стала задавать вопросов?

– Он вел себя довольно странно. Таким я его никогда не видела. Казался окрыленным, возбужденным. Я бы даже сказала счастливым, но вот только всю ночь он ходил смотреть на детей. Он ни разу не дал мне повода для волнений – я имею в виду других женщин. – Морин натянуто улыбнулась. – Насчет этого я ему полностью доверяю. Так что я помогла ему собрать вещи.

– Что он взял с собой?

– Один рюкзак. С летней одеждой. Словно собирался в отпуск. И еще прихватил теннисную ракетку.

– Теннисную ракетку… – кивнул Барбер. Действительно, разве может чей-то муж исчезнуть на целый месяц, не прихватив с собой теннисную ракетку? – И он не давал о себе знать?

– Нет. Предупредил лишь, что писать не сможет. Ты представляешь? – Она печально покачала головой. – Я знала, что нам не стоит приезжать в Европу. Ты – другое дело. Ты не женат, да и вообще любишь разгульную жизнь в отличие от Джимми…

– Ты позвонила ему на работу? – прервал ее Барбер. Ему не хотелось слушать рассуждения Морин о том, почему друзья считают его разгульным холостяком.

– Я попросила позвонить подругу. Жене не стоит звонить и спрашивать, куда пропал ее муж.

– И что там ответили?

– Сказали, он должен был появиться два дня назад, но пока не дал о себе знать.

Барбер взял сигарету из пачки Морин, закурил. Первую за четыре часа, так что аромат табака показался ему божественным. Хорошо, что Морин заглянула к нему в отель.

– Ллойд, ты что-нибудь знаешь? – спросила Морин, несчастная, жалкая в своем стареньком пальтишке.

Барбер помедлил.

– Нет. Но я наведу справки и позвоню тебе завтра.

Оба встали. Морин натянула перчатки на покрасневшие от стирки руки. Перчатки тоже были старые, черные, потертые.

Барбер внезапно вспомнил, какой изящной и ослепительной была Морин при их первой встрече в Луизиане много-много лет назад. И как здорово смотрелись он, Джимми и все остальные в форме лейтенантов с новенькими крылышками в петлицах.

– Послушай, Красотка, а как у тебя с деньгами? – спросил он.

– Я пришла не за этим, – отчеканила Морин.

Барбер достал бумажник, раскрыл, оценивающе посмотрел на банкноты. Без последнего он мог бы и обойтись – и так знал, сколько в бумажнике денег. Достал купюру в пять тысяч франков.

– Возьми. – Он сунул банкноту ей в руку. – Пригодится.

Морин попыталась вернуть деньги:

– Я… думаю… не знаю…

– Ш-ш-ш, Красотка, – решительно остановил ее Барбер. – Нет на свете такой американки, которая не нашла бы на что потратить в Париже пять mille[8]. Тем более в такой день.

Морин вздохнула и положила купюру в записную книжку.

– Мне так неудобно брать у тебя деньги, Ллойд.

Барбер поцеловал ее в лоб.