Ошибка мертвого жокея

Проходя мимо смежных дверей, за которыми спали его сын и дочь, он представил себе черноволосую семнадцатилетнюю девушку, уютно свернувшуюся в кровати под стеганым одеялом, ее уже почти женский рот, снова по-детски расслабившийся во сне, и сентиментально провел пальцами по дереву. Из-за двери, за которой спал сын, доносилось сонное, неразборчивое бормотание, потом Чарли более отчетливо произнес: «Лови! Лови!» – и замолк. Кейхилл улыбнулся, порадовавшись тому, сколь здоровые, простые сны – сны о зеленых лужайках и солнечных днях – посещают его пятнадцатилетнего сына. Скупой рыцарь Кейхилл, перебирающий в ночи свои сокровища, подумал он, тихо продвигаясь мимо закрытых дверей.

Он прошел в ванную и разделся там, чтобы не разбудить жену, потом, натянув пижаму и сунув ноги в тапочки, постоял с минуту перед аптечкой, похлопывая себя по животу и размышляя, принять ли снотворное с болеутоляющим эффектом для желудка, которое доктор Мэннерс прописал ему во вторник. Живот немного вздулся, как это обычно бывало по вечерам уже лет семь или восемь, но был мягким и не болел. К черту, подумал Кейхилл, долой тиранию таблеток.

Не отравленный лекарствами, он выключил свет в ванной и осторожно проследовал в спальню. Там он очень аккуратно, чтобы не нарушить ночной тишины дома, сел на край постели и снял тапочки, глядя при этом на жену, спавшую в своей кровати. Она не пошевелилась. Сквозь щель между занавесками в комнату проникал тусклый луч луны, в свете которого на фоне подушки вырисовывался нежный женский профиль. Жена спала спокойно и не проснулась даже тогда, когда Кейхилл нечаянно задел ночник, стоявший на его тумбочке, и раздался резонирующий металлический звук. В призрачном лунном свете жена выглядела молодой, хорошенькой и беззащитной, хотя Кейхилл, поморщившись, отметил, что волосы у нее накручены на бигуди и только один маленький завиток – слабое эхо супружеского зова – падает на лоб. Женщина должна быть несокрушимо уверена в своем муже, чтобы каждую ночь ложиться в постель с этими отвратительными папильотками, улыбнувшись в темноте, подумал он и удивился, что это его еще задевает, а потом залез под одеяло.

Ощутив, как тепло медленно обволакивает его, он вытянулся, наслаждаясь мягкостью постели, его мышцы, уставшие после дневного напряжения, стали приятно расслабляться. Пронизанные лунным светом занавески тихо шуршали. Робкое, непрочное ощущение покоя вместе с дремотой начало окутывать его. За стеной по-детски мирно спали сын и дочь. Первое занятие у Кейхилла начинается завтра только в десять. Жена без смущения накрутила волосы на нелепые бигуди, зная, что крепость их брака не пошатнет ничто. Он неплохо выступил, и профессор Эдвардс, заведующий кафедрой, подошел к нему после собрания и сказал несколько одобрительных слов. В двенадцатой группе философов, где у него завтра второе занятие, учатся три блестящих студента колледжа – двое юношей и девушка, девушка к тому же еще и привлекательная, – и все они явно дают ему понять, что беспредельно восхищаются им и постоянно цитируют его высказывания на занятиях других преподавателей. Под влиянием смутно-приятных картин, проплывавших перед мысленным взором, Кейхилл довольно потянулся под одеялом. Завтра потеплеет и небо станет ясным, если верить синоптикам, вспомнил он, и можно будет надеть новый коричневый твидовый костюм.

Уже почти засыпая, он вспомнил о звонке Джо Ривза. «Важно, – с легким раздражением подумал он и мысленно повторил: – Важно». Что же это может быть? Он неуютно поерзал и почти совсем проснулся, но под мерное дыхание жены, доносившееся с соседней кровати, снова заснул.

Сирена, видимо, начала завывать задолго до того, как Кейхилл проснулся, поскольку он слышал ее хриплый вой еще во сне. Ему снилось, что он снова в Лондоне, в холодной временной квартире, над домом кружат самолеты, с земли по ним стреляют из зениток… И на него нахлынуло знакомое чувство, которое испытываешь, когда видишь из окна, как горят от случайного попадания бомб соседние дома, и знаешь, что в них гибнут люди. Сквозь сон он различал собственные тихие стоны, ощущал, как всем телом дрожит под одеялом, и молил Бога, чтобы и на этот раз дожить до утра. Потом он проснулся.

Замерзший, по непонятной причине покрывшийся холодным потом, Кейхилл невидящим взглядом уставился в темный потолок. «Что это?» – подумал он. Потом вспомнил, что он у себя дома, в собственной постели, и война уже позади. А завывание, эхом отражающееся от целехоньких домов, стоящих позади их нетронутой лужайки, – всего лишь сирена полицейского автомобиля, мчащегося за грабителем или подобравшего пьяного. Кейхилл тряхнул головой, сердясь на себя за то, что так разнервничался, и взглянул на жену. Она продолжала безмятежно спать, дыхание у нее было ровным, руки свободно вытянуты, забранные в бигуди волосы не растрепаны, лицо не омрачено воспоминаниями о вое противовоздушных сирен.