Орфей спускается в ад

Шеннон. У меня был приход в течение года, а потом сана меня не лишили, но… в церковь не пускали.

Ханна. Ой… почему же не пускали?

Шеннон. Из-за прелюбодеяния и ереси… и все – за одну неделю.

Ханна. А при каких обстоятельствах… случилось… э-э-э… первое прегрешение?

Шеннон. Да, сначала случилось прелюбодеяние, на несколько дней предшествовавшее ереси. Совсем молоденькая учительница воскресной школы попросила побеседовать со мной с глазу на глаз у меня в кабинете. Хорошенькая, но какая-то забитая. Единственный ребенок в семье, а оба родителя – старые девы, почти одинаковые по характерам, вот только одежду разную носили. Какое-то время дурачили каких-то людей, но не меня… и ни минуты… (В нарастающем возбуждении расхаживает туда-сюда по веранде, издеваясь над собственным проступком.) Ну, и последовало бурное признание.

Ханна. Признание в любви?

Шеннон. Не потешайтесь надо мной, милочка!

Ханна. Я не потешаюсь.

Шеннон. Признание в естественной или в неестественной симпатии одного… помешанного к… другому… Вот что это было. А в то время я был отъявленнейшим моралистом, которого только можно себе представить. Я сказал: «Преклоним колени и помолимся», что мы и сделали. Преклонили колени, но внезапно коленопреклонение превратилось в возлежание на ковре в моем кабинете… Когда мы встали, я ударил ее. Да, ударил, ударил по лицу и обозвал шлюхой. Она убежала домой. На следующий день я услышал, что она порезала себя отцовской опасной бритвой. Да-да, ее папаша – старая дева в штанах – брился.

Ханна. Насмерть порезала?

Шеннон. Да чуть кожу надрезала, чтобы кровь потекла, но скандал разразился жуткий.

Ханна. Да, представляю, какие это вызвало… толки.

Шеннон. Вызвало, и еще какие. (На мгновение останавливается, словно воспоминания по-прежнему приводят его в ужас.) Так вот, в следующее воскресенье, когда я поднялся на кафедру и посмотрел на все эти обращенные ко мне лица – чопорные, неодобрительные и осуждающие – мне внезапно захотелось хорошенько их встряхнуть, и я их встряхнул. У меня была заготовлена проповедь – смиренная и апологическая – но я ее выбросил, засунул под престольник. «Слушайте, – сказал я, нет, крикнул, – я устал служить мессы во славу какого-то престарелого преступника!» Да, так и сказал, крикнул! Вся ваша теология и вся мифология зиждется на идее Бога как престарелого преступника и, честное слово, я больше не могу и не хочу служить во имя и во славу этого… этого… этого…

Ханна (тихо). Престарелого преступника?

Шеннон. Да, этого злобного и вздорного старикашки. Я о том, что его представляют как злого, впавшего в детство и ворчливого старика из тех, кто в доме престарелых собирает головоломку и никак не может ее собрать, а поэтому приходит в ярость и переворачивает стол. Да, говорю вам, что именно так, во всех теологиях Бога обвиняют в том, что он жестокий престарелый преступник, сваливающий свою вину за все неудачи на им же сотворенное… А потом, ха-ха-ха, да… в то воскресенье разразилась гроза…

Ханна. В смысле – на улице?

Шеннон. И разошлась пуще, чем я! А прихожане выскочили из церкви, повскакали со скамеек и бросились к своим похожим на тараканов сверкающим автомобилям, ха-ха, а я кричал им вслед. Черт, я даже побежал за ними по приделу и орал им в спины, пока они… (Умолкает и переводит дух.)

Ханна. Разбегались?

Шеннон. А я орал им вслед: «Давайте, бегите по домам, закройте все окна и двери, запритесь от правды о Боге!»

Ханна. Силы небесные… А они так и сделали… Вот бедняги.

Шеннон. Дорогая мисс Джелкс, Плезант-Вэлли, штат Виргиния – это респектабельный пригород большого мегаполиса, и эти бедняги – отнюдь не бедняги… В материальном смысле.

Ханна (слегка улыбаясь). И что же в… м-м-м… в результате?

Шеннон. В результате? Ну сана меня не лишили. Просто не пускали в церковь в Плезант-Вэлли, штат Виргиния. Поместили в премиленький частный сумасшедший дом лечиться от тяжелого нервного расстройства, как они это назвали, а потом, потом… Я начал заниматься тем, чем занимаюсь и теперь: туры по всему Божьему свету под руководством служителя Божьего с золотым крестом и круглым воротником в доказательство его подлинности. И собирающего доказательства!

Ханна. Доказательства чего, мистер Шеннон?

Шеннон (чуть застенчиво). Моего личного представления о Боге не как о престарелом преступнике, а как о…

Ханна. Договаривайте.