Орфей спускается в ад

Фрау Фаренкопф убегает к своему семейству. Они по-немецки возбужденно говорят об игуане.

Шеннон. Если ты о мексиканских курах, то это не рекомендация. Они питаются падалью, и их мясо по вкусу – такая же падаль.

Максин. Не-ет, я о техасских курах.

Шеннон (мечтательно). Техасские… куры…

Он беспокойно ходит туда-сюда по веранде. Максин смотрит то на его высокую стройную фигуру, похоже, неспособную задержаться на одном месте, то на гибкие тела мексиканцев, валяющихся на животе под верандой. Она будто мысленно сравнивает, какой из этих признаков мужественности больше импонирует ее простой чувственной натуре. В конце веранды Шеннон разворачивается и замечает ее устремленный на него взгляд.

Шеннон. Максин, а какого пола эта игуана?

Максин. Ха, да кому какое дело, какого она пола… (Он проходит мимо вплотную к ней.) Разве что… другой игуане?

Шеннон. Не слышала стишок про игуану? (Он забирает у нее бокал и, похоже, собирается осушить его, но всего лишь нюхает с гримасой отвращения. Она хмыкает.)

         Жил-был пастух молодой по имени Бруно,
         Который сказал: «В любви толк я знаю.
         Женщины – класс, а овец – обожаю.
         Но игуаны, скажу я вам – número uno![19]»

На последних словах Шеннон намеренно выливает бокал Максин за перила на выгнутую извивающуюся спину Педро, который подпрыгивает с недовольными криками.

Педро. Me cago… hijo de la…[20]

Шеннон. Que? Que?[21]

Максин. Vete![22]

Шеннон злорадно смеется. Игуана убегает, мексиканцы с криками бегут за ней. Один из них ныряет вперед и ловит ее на краю леса.

Панчо. La iguana se escape.[23]

Максин. Cojeta, cojeta! La cojiste? Si no la cojes, te mordera el culo. La cojiste?[24]

Педро. La coji.[25]

Мексиканцы вместе с игуаной заползают обратно под веранду.

Максин (возвращаясь к Шеннону). А я-то думала, ты сломаешься и выпьешь, преподобный.

Шеннон. Меня от одного запаха выпивки тошнит.

Максин. Если примешь внутрь, то и запаха не учуешь. (Она касается его взмокшего лба. Он сбрасывает ее руку, словно насекомое.) Ха! (Она подходит к сервировочному столику с бутылками, он смотрит ей вслед с са- дистской улыбкой.)

Шеннон. Максин, милая, тот, кто сказал, что тебе идут узкие брюки, не хотел тебе добра.

Он отворачивается. В этот момент из номера Нонно раздается грохот и удивленный хриплый крик.

Максин. Я так и знала, так и знала! Старик грохнулся!

Шеннон бросается в номер в сопровождении Максин.

С момента исчезновения игуаны свет постепенно и равномерно тускнеет. Это, в сущности, обозначает переход между картинами, хотя он совершается без затемнения или занавеса. Когда Шеннон и Максин входят в номер Нонно, на залитой сумеречным светом веранде появляется герр Фаренкопф. Он включает свисающий сверху светильник, это шар молочно-перламутрового цвета, который придает происходящему на сцене некий неземной блеск. Шар облепляют крохотные ночные мошки, добавляя ему переливчатый оттенок и делая его чуть сказочным.