Орфей спускается в ад

Шеннон выводит старого поэта из номера на веранду. Старик щегольски одет в белоснежный костюм с черным галстуком-ленточкой. Его седая львиная грива серебрится, когда он проходит под шаром-светильником.

Нонно. Ничего не сломал, я же резиновый!

Шеннон. Рожденному путешествовать суждено много раз падать во время странствий.

Нонно. Ханна? (Его зрение и другие органы чувств так ослабели, что ему кажется, что рядом с ним Ханна.) Я почти уверен, что закончу здесь стихотворение.

Шеннон (повысив голос, ласково). Мне тоже так кажется, дедуля.

Максин выходит из номера вслед за ними.

Нонно. Такой уверенности я никогда в жизни не испытывал.

Шеннон (ласково и с иронией). Я тоже.

Герр Фаренкопф, как зачарованный, слушает на минимальной громкости прижатый к уху приемник, потом выключает его и возбужденно провозглашает:

Герр Фаренкопф. Лондонские пожары распространились из центра города до берега Ла-Манша! Геринг, фельдмаршал Геринг, называет это «новым этапом нашего наступления»! Тяжелые зажигательные бомбы! Каждую ночь!

Нонно улавливает в этой речи только возбужденный тон и расценивает его как просьбу что-то прочесть. Бьет по полу тростью, откидывает назад голову с пышной седой гривой и начинает торжественно декламировать.

Нонно.

Юности до́лжно быть буйной и быстрой,
Плясать до утра под звездою счастливой,
Юности до́лжно дурачиться…

Нонно сбивается, на лице у него страх и растерянность. Немцы веселятся. Вольфганг подходит к Нонно и кричит ему на ухо.

Вольфганг. Сэр! Сколько вам лет? Лет сколько?

Вернувшаяся на веранду Ханна подбегает к дедушке и отвечает за него.

Ханна. Ему девяносто семь лет!

Герр Фаренкопф. Сколько-сколько?

Ханна. Девяносто семь, почти сто!

Герр Фаренкопф повторяет это по-немецки своей улыбающейся жене и Хильде.

Нонно (перебивая немцев).

Юности до́лжно дурачиться вволю,

В грядущее взгляд не бросать пред собою,

Не замечать…

Снова сбивается.

Ханна (подсказывает, крепко держа его за руку).

Не замечать темноту на пути…

Далее Нонно декламирует вместе с Ханной.

Не сожалеть, что уйдут эти дни,

Смеяться без повода, быть под хмельком,

Ведь в юности всяк должен быть дураком!

Немцев охватывает шумное веселье. Вольфганг аплодирует прямо над ухом старого поэта. Нонно неуклюже кланяется и подается вперед, осторожно опираясь на трость. Ханна поворачивается к немцам, раскрывает папку с рисунками и обращается к Вольфгангу.

Ханна. Я правильно полагаю, что вы проводите тут медовый месяц? (Ответа нет, она повторяет вопрос по-немецки, пока фрау Фаренкопф возбужденно смеется и кивает головой.) Habe ich recht, dass Sie auf Ihrer Hochzeitsreise sind? Was fur eine hubsche junge Braut! Ich mache Pastell-Skizzen… darf ich, wurden Sie mir erlauben?.. Wurden Sie, bitte… bitte…[26]

Герр Фаренкопф запевает нацистскую маршевую песню и уводит семейство к столику слева, где стоит ведерко с бутылкой шампанского. Шеннон ведет Ханну к другому столику.

Нонно (оживленно). Ханна! И как там улов?

Ханна (смущенно). Дедушка, прошу тебя, сядь и перестань кричать!

Нонно. Что? Тебе серебро или бумажки в руку положили, Ханна?

Ханна (почти отчаянно). Нонно! Хватит кричать! Садись за стол, ужинать пора!

Шеннон. Время пожевать, дедуля.