Орфей спускается в ад

Хевенли. Ты ее с булавкой и похоронил?

Босс Финли. С булавкой похоронил? Да нет же. Я наутро отнес ее обратно в ювелирный магазин.

Хевенли. Выходит, она не стоила тебе пятнадцати тысяч долларов.

Босс Финли. Да какое мне было дело? Я человек не мелочный. Да я бы бровью не повел, если бы она мне миллион стоила… если бы миллион тогда у меня был. Одна улыбка твой мамы в тот день, когда она умерла, стоила бы всех денег мира.

Хевенли. Похоже, это очень ярко доказывает, что у тебя все-таки большое и щедрое сердце.

Босс Финли. Да кто бы сомневался? Кто? Кто? (Смеется.)

Хевенли начинает смеяться, затем истерически вскрикивает. Идет в сторону дома. Босс Финли бросает трость и хватает ее за руку.

Погоди минутку, детка. Погоди, погоди. Послушай меня, я тебе кое-что скажу. На прошлой неделе в Нью-Бетесде, когда я говорил об угрозе десегрегации для благочестивых белых женщин Юга, какой-то клакер крикнул из толпы: «Эй, Босс Финли, а как насчет твоей собственной дочери? Как насчет операции, которую ей сделали в Сент-Клауде в больнице имени Томаса Дж. Финли? Она надела траур по аппендиксу?» И тот же клакер, тот же вопрос, когда я выступал в «Колизее» в столице штата.

Хевенли. И что ты ему ответил?

Босс Финли. Его и там, и там вывели из зала, а на улице немного помяли.

Хевенли. Папа, это иллюзия власти.

Босс Финли. Это не иллюзия, это настоящая власть.

Хевенли. Папа, мне очень жаль, что эта операция доставляет тебе столько неприятностей, но можешь ли ты представить, как себя чувствовала я, когда узнала, что скальпель доктора Джорджа Скаддера вырезал из меня молодость и превратил меня в бездетную старуху? Иссохшую, холодную и бесплодную. Мне казалось, что когда с залива дует ветер, я глухо стучу, как иссохшая мертвая лоза. Папа, я больше не стану доставлять тебе неприятности. Если меня пустят, если примут, я уйду в монастырь.

Босс Финли (кричит). Ни в какой монастырь ты не уйдешь! Это протестантский штат, и уход дочери в монастырь поломает всю мою политическую карьеру. О, я знаю, что ты приняла мамину веру, потому что в глубине души всегда хотела делать все мне наперекор. Так вот, нынче вечером я буду выступать перед членами клуба «Молодежь за Тома Финли» в бальном зале отеля «Роял Палмс». Мою речь будут транслировать по национальному телевидению, и ты, деточка, войдешь в зал под ручку со мной. Наденешь белоснежное платье, символизирующее девственность, на одном плече у тебя будет значок клуба «Молодежь за Тома Финли», а на другом – бутоньерка с лилиями. И будешь стоять со мной на трибуне. Ты – по одну руку, а Том-младший – по другую, и все для того, чтобы искоренить любые слухи о твоей испорченности. И будешь улыбаться гордой и счастливой улыбкой, будешь смотреть на толпу гордым и радостным взглядом. Глядя на тебя, всю в белом, на воплощение девственной чистоты, никто не посмеет повторять или верить грязным сплетням, которые о тебе распускают. Я очень рассчитываю на эту кампанию, которая привлечет молодых избирателей в ряды участников крестового похода, который я возглавляю. Я единственный, кто стоит между Югом и черными днями Реконструкции южных штатов после Гражданской войны. А вы вместе с Томом-младшим будете стоять рядом со мной на трибуне в огромном зеркальном бальном зале как яркие примеры белой южной молодежи, которой угрожает опасность.

Хевенли (с вызовом). Папа, я не стану этого делать.

Босс Финли. Я не спросил, станешь ли, я сказал – сделаешь.

Хевенли. Предположим, что я откажусь.

Босс Финли. Тогда не сделаешь, только и всего. Не сделаешь, так не сделаешь. Но будут последствия, которые тебе вряд ли понравятся. (Звонит телефон.) Чанс Уэйн вернулся в Сент-Клауд.

Чарльз (за сценой). Особняк мистера Финли. Мисс Хевенли? Извините, ее нет дома.

Босс Финли. Я его выставлю, его выставят из Сент-Клауда. Как ты хочешь, чтобы он уехал: на белом «кадиллаке», на котором он сейчас рассекает по городу, или в мусоровозе, который катит на свалку у залива?

Хевенли. Ты не посмеешь!

Босс Финли. Хочешь сама увидеть?

Чарльз (входит). Вам снова звонили, мисс Хевенли.

Босс Финли. Многие одобряют насильственные меры против нарушителей нравственности. И против всех тех, кто хочет опоганить чистую белую южную кровь. Черт подери, когда мне было пятнадцать, я босиком спустился сюда с красно-песчаных гор, словно меня призвал Глас Божий. Верю, что так и было. Твердо верю. Это Он меня призвал. И никто, никогда и нигде меня не остановит… (Знаком велит Чарльзу подать коробочку в подарочной бумаге. Тот подает.) Спасибо, Чарльз. Навещу-ка я мисс Люси немного пораньше.