Орфей спускается в ад

Шеннон спускается по ступенькам веранды с мачете в руках. Наклоняется рядом с кактусом, скрывающим игуану, и быстрым, резким движением перерубает веревку. Смотрит вслед убегающей ящерице, пока неясное возбужденное бормотание из третьего номера становится все громче. Затем внезапно слышится крик Нонно.

Нонно. Ханна! Ханна! (Она бросается к нему, в то время как он выезжает в кресле-каталке из номера на веранду.)

Ханна. Дедушка! Что случилось?

Нонно. Я! Кажется! Его! Закончил! Быстро, пока не забыл… карандаш, бумагу! Быстро! Прошу тебя! Готово?

Ханна. Да, все готово, дедушка.

Нонно (громко и величественно).

                  С каким смиреньем ветка апельсина
                  Глядит в светлеющее небо у залива,
                  Глядит без крика, без молитвы
                  И без отчаянья на поле битвы.

                  В час темный, когда ночь сокроет древо,
                  Пройдет расцвет лучистого напева,
                  Чтоб больше не вернуться, а оттуда
                  Родится новая история, как чудо.

                  Сказанье не из дивных, сладких песен –
                  О жизни той, где правят мрак и плесень.
                  И, наконец, ломающийся стебель,
                  Падет на землю, а оттуда в гребень

                  Соитья, не ведущего к исходу
                  Созданий, кои из златой породы,
                  Чьей поросли зеленой должно вновь
                  Покрыть земную стыдную любовь.

                  Но зрелый плод и ветка апельсина
                  Глядят все так же в небо у залива,
                  Глядят без крика, без молитвы
                  И без отчаянья на поле битвы.

                  О, храбрость, неужель не сбросить путы
                  И не найти достойного приюта
                  Тебе не в древе дивном золотом,
                  А в сердце исстрадавшемся моем?

Записала?

Ханна. Да.

Нонно. Все записала?

Ханна. До последнего слова.

Нонно. Оно закончено?

Ханна. Да.

Нонно. О господи! Наконец-то закончено?

Ханна. Да, наконец-то закончено. (Она плачет. С берега слышится пение.)

Нонно. Долго же мы ждали!

Ханна. Да, ждали очень долго.

Нонно. И оно удалось! Удалось?

Ханна. Оно… оно…

Нонно. Что?

Ханна. Великолепно, дедушка! (Она вскакивает, прижав ко рту кулак.) О, дедушка, я так рада за тебя. Спасибо, что написал такое дивное стихотворение. Его стоило так долго ждать. Теперь уснешь, дедушка?

Нонно. Завтра его перепечатают?

Ханна. Да, завтра его перепечатают, и я отошлю его в издательство.

Нонно. Что? Не расслышал, Ханна.

Ханна (кричит). Завтра его перепечатают, и я отошлю его в издательство! Они там тоже очень долго его ждали. Сам знаешь!

Нонно. Да, сейчас хочу помолиться.

Ханна. Спокойной ночи. Теперь спи, дедушка. Ты закончил самое дивное свое стихотворение.

Нонно (еле слышно). Да, спасибо и хвала…

На веранду выходит Максин в сопровождении негромко играющего на губной гармошке Педро. Она готова к ночному купанию, на плечах у нее полотенце с широкими яркими полосами. Ясно, что приближение ночи улучшило ее настроение, на лице у нее слабая улыбка, напоминающая холодные, безличные и всепонимающие улыбки египетских или восточных божеств. С ром-коко в руке она подходит к гамаку, обнаруживает, что там никого нет, и негромко зовет Педро.

Максин. Shannon ha escapade![45] (Педро с мечтательным видом продолжает играть. Она запрокидывает голову и кричит.) Шеннон! (Крик отдается эхом от близлежащего холма. Педро делает несколько шагов и указывает под веранду.)