Орфей спускается в ад

Ханна. Знаю, знаю. За последние несколько месяцев у него не раз случались, как вы их называете, «церебральные дисфункции». До недавнего времени он держался прямо молодцом. Приходилось предъявлять его паспорт, чтобы доказать, что он старейший в мире пишущий поэт. Дела шли прекрасно. Мы покрывали все расходы и даже откладывали! Однако… когда я заметила, что он сдает, то попыталась уговорить его вернуться в Нантакет, но маршруты выбирает он. Дедушка заявил: «Нет, в Мексику!» И вот мы тут, на продуваемом всеми ветрами холме, словно два пугала… Автобус из Мехико-Сити сломался на высоте четырех с половиной километров над уровнем моря. И, по-моему, именно тогда с ним случилась последняя «церебральная дисфункция». Дело не в ослаблении слуха и зрения… но меня просто убивает спутанность мыслей, потому что до самого последнего времени у него была на удивление ясная голова. Но вчера в Такско… Я потратила почти все, что у нас было, на его кресло-каталку, а он по-прежнему настаивал, чтобы двигаться дальше, пока не доедем до моря… колыбели жизни, как он его называет… (Она внезапно замечает Нонно, безжизненно обмякшего в кресле. Резко вздыхает и тихо идет к нему.)

Шеннон (мексиканцам). Servicio! Aqui![27] (Его приказной тон оказывает действие: им подают рыбу.)

Ханна. Какой же вы добрый. Не знаю, как вас и благодарить, мистер Шеннон. Сейчас я его разбужу. Нонно! (Негромко хлопает в ладоши у него над ухом. Старик просыпается и смущенно хмыкает.) Нонно, полотняные салфетки. (Достает салфетку из кармана блузы.) Понимаете, я всегда ее с собой ношу на случай, если попадутся бумажные салфетки…

Нонно. Чудесное здесь местечко… Надеюсь, тут все «а-ля карт», Ханна. Хочу съесть очень легкий ужин, чтобы в сон не тянуло. Хочу потом поработать. Думаю, здесь закончить стихотворение.

Ханна. Нонно! У нас здесь появился друг. Нонно, это преподобный мистер Шеннон.

Нонно (стараясь справиться со смущением). Преподобный?

Ханна (кричит). Мистер Шеннон – священник епископальной церкви, Нонно.

Нонно. Служитель Божий?

Ханна. Служитель Божий, в отпуске.

Нонно. Ханна, скажи ему, что я слишком стар для крещения и слишком молод для похорон, но вот для женитьбы на богатой вдове очень даже упитанный и достойный сорокалетний женишок.

Нонно в восторге от своих шуток. Так и видишь его обменивающимся любезностями с множеством сидящих в креслах-качалках постояльцев летних пансионов на рубеже веков и с профессорскими женами в небольших колледжах Новой Англии. Но теперь его желание быть любезным, его игривые манеры и «бородатые» шутки выглядят трогательно-гротескно. Но Шеннон не возражает. Старик затрагивает в нем нечто выходящее за рамки озабоченности самим собой. Эта часть картины, играемой в ритме «скерцо», обязательно сопровождается звуками ветра на вершине холма, во время сцены мы слышим, как ветер с моря постепенно крепчает, захлестывает холм и тропический лес, а вместе с ним в небесах видны отблески молний.

Нонно. Но очень немногие дамы пересекают сорокалетний рубеж, если верить им на слово, хо-хо! Попроси его… благословить трапезу. Мексиканские блюда нужно благословлять.

Шеннон. Сэр, благословите вы. Я сейчас. (У него лопается шнурок на ботинке.)

Нонно. Скажи ему, что я соглашусь при одном условии.

Шеннон. При каком, сэр?

Нонно. Что вы составите компанию моей дочери, когда я после ужина удалюсь к себе. Я ложусь спать с курами, а встаю с петухами, хо-хо! Значит, вы служитель Божий. Женаты или холосты?

Шеннон. Холост. Ни одна разумная и цивилизованная женщина не пойдет со мной под венец, мистер Коффин.

Нонно. Что он сказал, Ханна?

Ханна (смущенно). Нонно, благословляй.

Нонно (не слыша ее). Я называю ее дочерью, но на самом деле она дочь моей дочери. Мы заботимся друг о друге с тех пор, как ее отец и мать погибли в первой автокатастрофе за всю историю острова Нантакет.

Ханна. Нонно, благословляй.