Оракул выбирает королеву

"Она спасла тебе жизнь, вот ты и раскис, тряпка, — размышлял он, — а на самом деле льесса Риквейл все еще любит своего мужа, и ты для нее — что-то гадкое, темное… К чему она без брезгливости и не прикоснется".

Но факт оставался фактом: как себя ни уговаривай, ему предстояло умертвить женщину, которая спасла ему жизнь, ради того, чтобы вновь жила женщина, которая умела дарить только боль, и еще одна женщина, которой он никогда в сознательном возрасте не видел…

И тут его осенило.

Тогда, конечно, он солгал, пообещав, что Меркл как-нибудь перенастроит Оракула. В основном, чтоб меньше было проблем, чтоб не пыталась сбежать.

Ну и пусть верит. Оракул все равно ее убьет, выдирая память королевы. Сладкая ложь иногда во благо.

Но он, Арман Линто, может к этой задаче подойти с другого бока: попытаться — хотя бы, — в момент смерти погрузить Леону в стазис, а потом… потом попытаться вернуть ее к жизни при помощи своего собственного дара. И тогда все для Леоны Риквейл закончится вполне благополучно.

Вопрос в том — получится ли?

Но попытаться стоит. Так он убьет разом двух, даже трех зайцев: вернет Королеву, сестру и Леону.

Потом, конечно, он отпустит льессу Риквейл на все четыре стороны. Будет даже лучше, если королева никогда не узнает о существовании Леоны и о том, что королевский оборотень как-то с ней связан. И тогда все будет по-честному: она спасла жизнь ему, он сохранит жизнь ей. А пока что… пусть думает, что Меркл поработает над Оракулом. Надо бы даже убедить ее в этом.

Арману понравилось то, что он придумал. В конце концов, почему не помочь хорошей женщине, тем более, что она совершенно бескорыстно помогла ему?

Рекко мерно взмахивал крыльями, и было заметно, что перепонка недавно залеченного крыла снова расползается. Понемногу, но неотвратимо.

Это значило, что им придется провести некоторое время на серединном ярусе… Но это и к лучшему. Будет время разобраться, кто посмел устроить покушение на Армана Линто.

Леона шевельнулась в седле, и Арман снова уловил отголосок яблочного аромата, который странным образом тревожил душу и бередил смутные, ему самому неясные желания. Почему запах такого вкусного, сочного яблока? Наверное, все дело в том, что Леона моется таким мылом. Но какая-то совершенно глупая частичка души желала, чтобы Леона пахла так и без мыла.

"Не дури, — сказал себе Арман, — в любом случае, ваше совместное приключение еще не повод для того, чтоб ей понравиться. Даже если переживет свидание с Оракулом, ничего между вами уже не будет. А ты потом сходишь к шлюхам, и все забудется, и все станет как прежде".

И вот это — "как прежде" — вдруг вызвало такой бурный неосознанный протест, что Арман скрипнул зубами.

Леона вздрогнула и испуганно обернулась. Здесь уже было довольно света, чтобы рассмотреть ее точеный профиль, нос с небольшой горбинкой и маленький, но упрямый подбородок. Хорошенькая, ничего не скажешь. И, наверное, добрая.

Как это, когда кто-то добрый по отношению к тебе, Арман просто не знал. Но звучало приятно… Наверное, его матушка была бы добра к нему, но теперь уже не узнаешь.

Он вздохнул и решил думать о том, как дальше продолжить путь ко дворцу.

* * *

Они спустились на твердую землю как раз в тот момент, когда солнце, заходя, проплывало мимо этого яруса, раскрашивая его розовым золотом вперемешку с длинными, четкими тенями. Спустились на окраине какого-то городка, посреди ползучих кустиков с жидкой листвой и кривенькими ветвями. Арман первым спешился, затем протянул руки, чтобы снять с седла льессу — и невольно замер: в солнечном свете, несмотря на засохшую кровь и грязь, Леона Риквейл словно засияла. Сделались пшеничными волосы, кожа — фарфоровой. И глаза, которые в темноте было толком не рассмотреть, засияли парой драгоценных изумрудов.

— Идите сюда, льесса, — позвал он, спешно отводя взгляд.

Почему-то подумалось о том, что, если маркиза Риквейл и в самом деле так добра, как ему показалось, то… Увез бы ее к себе и держал бы в поместье, чтобы…

"Зачем, Арман?"

И он быстро выкрутился, сам себе ответил: чтобы не вляпалась еще в какую-нибудь нехорошую историю. Жалко ведь, когда пропадают хорошие, ни в чем не повинные люди.

Арман снял ее с плантоса, поставил рядом с собой на землю, и Леона, опустив голову, тут же принялась приводить в порядок испорченную одежду. Попыталась как-то завязать разорванную сорочку, торопливо, трясущимися руками, затем бросила и с силой запахнула на груди куртку — так, что костяшки пальцев побелели. Глянула исподлобья — прямо ожгла неприязнью — и спросила хрипло:

— Куда теперь?

От этого неприязненного взгляда внезапно стало тоскливо, как будто ему и не все равно, но Арман усилием воли выкинул все эти неправильные мысли из головы. Он — оборотень Вечной Королевы, ее оружие. Ничто иное его не должно волновать.

— В город, — он махнул рукой по направлению первых домов. До них было не больше полумили, до темноты они успеют.

— А… плантос? — неожиданно спросила Леона.

Арман невольно улыбнулся. Странная. Думает о Рекко вместо того, чтобы думать о себе.