Достала фляжку и протянула ее Линто. Пальцы случайно соприкоснулись, Леона неосознанно отдернула руку… Оборотень понимающе усмехнулся и принялся отвинчивать крышку. Затем, сделав пару глотков, вернул Леоне фляжку, она покрутила ее в руках и тоже отпила немного. Потом пошла и села на землю, привалившись спиной к упругому стеблю с перепонками. Неосознанно попыталась привести одежду в порядок, но та уже задубела от крови, трогать ее было противно. В итоге Леона уперлась ладонями в почву, чувствуя, как колются мелкие камешки, и замерла. Линто немного походил вокруг плантоса, оглаживая его круглые бока. Воздух под его ладонями слабо светился, и Леона поняла, что он подкармливает питомца собственной магией. Любопытно, какой у него дар? Она прикрыла глаза. Одновременно хотелось — и не хотелось отсюда убраться. Здесь было мерзко и страшно, человек чужд Тени. Но, понятное дело, чем ближе к Свету, тем ближе и к Оракулу. Она невольно дернулась, когда Линто молча сел рядом, немного отодвинулась, чтоб не касаться его плечом.
— Как вы оказались на серединном ярусе? — тихо спросил он.
Леона хмыкнула.
— Да какая уже разница? Сколько мне осталось?
Оборотень усмехнулся, откинулся головой на толстый, разросшийся во все стороны стебель.
— Я ж вам говорил…
— Да-да, помню. Есть возможность попросить смотрителя Оракула что-нибудь сделать…
Помолчав, Леона добавила:
— Королева приходила иногда смотреть, как вы спите. Когда вы были совсем маленьким.
Линто ощутимо вздрогнул, но положения не изменил, лишь покосился на Леону.
— И много вы ее воспоминаний сейчас видите?
Она вздохнула.
— Знаете, нет. Какие-то случайные обрывки… И, знаете, судя по всему, она вас ненавидела с самого детства. Как можно ненавидеть ребенка?
— Возможно, ее Величество ненавидело мою матушку… — пауза, и затем, — а вы только мальчика видели? Как насчет девочки?
Леона мотнула головой.
— Нет, пока ничего такого… Ну а о том, как я очутилась на серединном ярусе… Знаете, я закончила обучение у мэтра Флорье в восемнадцать лет и вернулась домой. Моя девичья фамилия Кьенн…
— Я слышал, есть небольшое имение на ярусе чуть ниже королевского. Это ваши родители?
— Да.
Леона помолчала, собираясь с мыслями. Неотвратимо накатывала тяжелая, тянущая тоска по дому. Родители были живы, и это главное. И пусть они никогда не узнают, что на самом деле произошло с их непутевой дочерью.
— Они были против моего обучения, — прошептала она, слепо глядя в темноту перед собой, — но, знаете, я была совсем юной, и мне, как и всякой девушке, хотелось платьев, украшений… Особенно хотелось веер шелковый, с ручной росписью и позолотой. Глупости, в общем-то… Но тогда у семьи Кьенн денег особо не было, да и сейчас их нет. И я решила, что коль я некромант по рождению, не будет лишним на этом заработать. И на платья, и на колье, и на веера. Я тогда сильно поругалась с отцом, он еще так смешно ногами топал и кричал, мол, лишу наследства… А я, гордая такая, объявила, что и сама управлюсь. И уехала к мэтру Флорье. В четырнадцать.
— Четыре года обучения, — задумчиво пробормотал Линто, — не мало ли?
— Для знания основ более чем достаточно, — Леона поймала себя на том, что улыбается. Пожалуй, учеба у старенького мэтра оказалась одним из немногих светлых пятен в ее жизни, — в общем, я вернулась домой, начала тихонько принимать у себя всех тех, кто хотел поживиться с памяти ушедших родственников. Ну и появились у меня платья и все прочее. Тогда же я начала бывать на балах, на приемах. И там познакомилась с Филиппом. Вернее, он сам пожелал познакомиться.
— Вы знали о том, что его семья никогда не примет мага, да еще и некроманта? Об этом только слепой и глухой не знает при дворе…
Леона пожала плечами.
— Но я не была частью Двора в то время. И, знаете, почему-то я решила, что раз уж маркиз Риквейл проявил ко мне интерес, незачем упускать такое везение. В конце концов, он никогда мог и не узнать о том, что женился на ученице мэтра Флорье…
— Но узнал.
— Это случайно получилось. Однако… — и, словно напоминая о последней беседе с супругом, тупо заныли ребра.
— Почему он не приказал вас убить? Вот что мне любопытно.
Леона ощутила, как мерзнут ладони и принялась растирать пальцы. В памяти всплывало все: и их спальня с нежно-голубыми шелковыми обоями, и толстый резной столбик балдахина, о который супруг приложил ее лбом, да так, что кожа под волосами лопнула, до сих пор шрам. И то, как он ударил ее в живот, но попал по ребрам, и Леона на миг окунулась в безвременье обморока.
"Знаешь, я бы тебя убил, — сказал тогда Филипп, — но ты была хороша в постели. Если спрячешься и никто и никогда тебя больше не увидит, то, будем считать, что я о тебе забыл. Это роскошный для тебя подарок, дрянь".
— Он… — запнувшись, Леона вдруг поймала себя на мысли, что вот это все, самое сокровенное, рассказывает человеку, который тащит ее на верную смерть. Глупо это было… Но ведь — иногда очень важно, чтобы кто-то еще знал, как тяжело бывает на сердце, чтобы кто-то хотя бы сделал вид, что может разделить тяжесть ноши…