Оракул выбирает королеву

— Он сказал, что ему жаль убивать меня, — пробормотала она смущенно.

— Бросьте. Кого и когда жалел Риквейл? Он же мать свою уморил голодом, когда та по старости лет начала выживать из ума.

Леона пожала плечами. Вдруг ей стало абсолютно все равно, что она говорит и кому. Она повернулась и с легкой улыбкой произнесла:

— Филипп сказал, что ему было хорошо со мной в постели, и только поэтому он меня отпускает живой.

И, когда эти слова вылетели, ей на миг показалось, что королевский оборотень смутился. Он умолк и даже отвернулся. Даже в потемках было видно, как под кожей гуляют желваки.

— Ну вот, теперь вы все знаете, — мягко сказала Леона, — так я и очутилась там, где вы меня нашли.

— Чтобы стать свободной от мужа, вам придется умереть, — только и заметил Линто, — по-иному вы не освободитесь от брака, освещенного в храме.

— Ну, вы меня и везете, чтоб убить.

Она провела пальцами по волосам, откидывая их назад. А потом сказала:

— Об одном теперь жалею. Не получилось у нас детей с Филиппом. Возможно, магическая несовместимость. Когда я убегала, то, думала, как хорошо, что нет никого… А теперь вот жалею. Хоть что-то от меня бы здесь осталось.

Леона и сама не понимала, зачем говорит все это мужчине, которого едва знает. Более того, мужчине, о котором ходили самые отвратительные слухи, которого ненавидел и боялся двор. Но, возможно, именно оттого, что Линто был ей почти незнаком, получилось так легко обо всем рассказать. Иногда исповедаться незнакомцу гораздо легче, чем родной матери.

— Пора, — наконец, после долгого молчания, объявил Линто.

И сразу сердце подпрыгнуло в груди. Вот так, все очень быстро… И вся жизнь мелькает мимо, тоже быстро, ярко, словно падающая звезда.

— Мы… сразу во дворец? — растерянно прошептала Леона, неосознанно прижимая руки к груди.

— Нет, — мужчина покачал головой, — не совсем. Рекко еще не в состоянии проделать столь долгий перелет.

ГЛАВА 4. Два тайных плантоса

Рекко летел медленно и постоянно заваливался на одно крыло, но — все-таки поднимался выше и выше из Тени. До следующего яруса, по прикидкам Армана, оставалось не больше часа лету: свет, проходящий сквозь разломы, уже очерчивал контуры очередного куска Мира, где придется сделать привал, дать плантосу передышку, да и самому передохнуть, а заодно — хорошенько обдумать, что делать дальше.

Не нужно быть шибко умным, чтобы понять: кто-то пытается его, Армана, убить. Осознавать это было… странно. Непривычно, удивительно. И — тысяча роящихся вопросов в голове. Кто? Кому понадобилось в это ввязываться? С какой целью?

И нужно было признать, что, если бы не регенерирующий перстень, который надела на него льесса Риквейл, уже не было бы этого медленного полета. Ничего бы уже не было.

Арман прикрыл глаза и невольно потянул носом. Выходило так, что макушка Леоны Риквейл находилась как раз на уровне его губ, и вместе с ветром до Армана долетал слабый отголосок запаха ее волос. Что-то такое, отчего вмиг вспоминается зеленое хрустящее яблоко. Спутанные волосы маркизы рассыпались по спине и казались такими мягкими, что у Армана даже кончики пальцев покалывало от желания их потрогать, погладить. Он изо всех сил пытался задавить в себе это и думать о том, что спасает свою сестру, но то и дело ловил себя на мысли о том, что его самого спасла женщина, которую он везет на убой.

Это было… как-то неправильно.

И не то, чтоб совесть проснулась — у королевского оборотня не может быть совести, не выдали при рождении — но вместе с этим в груди прочно засело непонятное чувство, как маленький ежик. Оно ворочалось и неприятно кололо, и Арман совершенно не понимал, что с этим делать дальше.

А Леона сидела безмолвно и неподвижно. Арман видел, что она судорожно цепляется за шею Рекко, видел эти тонкие белые пальцы, перемазанные грязью и кровью убитой твари, и теплый живой комок в душе снова ворочался и колол острыми иглами. Арман то и дело вспоминал ее слова — о том, что они могли бы умереть вместе, но уж лучше ему, Арману, остаться в живых. Выходит, Леона Риквейл сделала то, чего не делал до нее никто: пожалела оборотня Ее Величества.

Арман прикусил губу. Да, с самого начала было понятно, что ничего хорошего из этого дела не получится. Черти понесли Леону в меморум как раз тогда, когда туда плюхнулся свеженький отпечаток Королевы. А так бы жила себе, и горя не знала.

Не удержавшись, он все же погладил ладонью растрепавшиеся волосы. Старался незаметно, но Леона испуганно сжалась в комок. И промолчала, забавно делая вид, что ничего не почувствовала. А волосы ее оказались мягкими, шелковистыми и густыми, и почему-то сей же миг перед глазами Армана нарисовалась картина, как он пропускает это жидкое золото меж пальцев, опускает руку на узкую спину, перебирает позвонки…

Он тряхнул головой. Определенно, все это было совершенно неправильно. Не нужно думать о той, кому придется умереть, чтобы жила королева, и чтобы жила Витта.

Женщины — это, собственно, что? Явление мимолетное, проходящее. Надо думать о жизни сестры.