— Товарищ Сталин, — сказал Жуков, — мы считаем, что снимать войска с Западного и Калининского фронтов для переброски под Сталинград нельзя. Против Калининского и Западного фронтов немцы держат крупную группировку, которая за весь период боев под Сталинградом не была уменьшена ни на одну дивизию. По нашим представлениям, противник ждет результата сражения на Волге и в любое время может ударить на Москву. Именно поэтому мы не считаем возможным рисковать Московским направлением и самой Москвой, ослабляя силы Западного и Калининского фронтов…
— Вы тоже так думаете? — спросил Сталин, переводя свой тяжелый взгляд на Конева.
— Так точно! — товарищ Сталин.
После недолгих споров решительное сопротивление вывело Сталина из равновесия.
Сначала он слушал их, потом спорил, доказывал, затем перешел на резкости и, в конце концов, с нескрываемым раздражением сказал:
— Я вас больше не задерживаю!
Уехать после того как Сталин оборвал разговор в состоянии крайнего раздражения они не решились и направились в комнату для гостей.
Они прекрасно понимали, что их столь решительное сопротивление в очевидно заранее предрешенном Сталиным вопросе могло грозить нам отставкой, а может быть, и чем-то худшим.
Но надо отдать им должное, в тот момент их не пугали никакие репрессии, и они договорились ни в коем случае не давать свое согласие на изъятие резервов с Западного и Калининского фронтов.
Как бы важен не был Сталинград, но подставить под удар Москву они не могли.
Через пятнадцать минут в команут заглянул секретарь Сталина Поскребышев.
— Есть что-нибудь новое, чтобы доложить товарищу Сталину? — поинтересовался он.
— Нет, — ответил Жуков, — никаких дополнительных соображений не имеем!
Еще через полчаса в комнату зашел Молотов.
— Ну как? — спросил он. — Все упорствуете?
— Да, — довольно резко ответил Жуков, не терпевший гражданских стратегов, — упорствуем!
Еще через полчаса все тот же Поскребышев пригласил генералов к Сталину.
Судя по выражения его лица, Сталин сменил гнев на милость.
Отпустив несколько насмешливых замечаний по поводу упрямства генералов, он совершенно неожиданно для генералов произнес:
— Ну что ж, пусть будет по-вашему!
Заметив на лицах генералов облегчение, Сталин спросил Жукова:
— Вы сказали, что немцы не уменьшили свои войска на Западе ни на одну дивизию. Они, что, так уверены в Паулюсе?
— Товарищ Сталин, — ответил Жуков, — по непровернным данным, немцы планируют переброску некоторых дивизий под Сталинград. Но утверждать этого я пока не могу…
— А что бы вы сами сделали на месте немецкого Генерального штаба? — спросил Сталин.
— Сейчас немцы держат оборону, — ответил Жуков, — и с каждым днем держать ее им становится все трудней. На их месте я перебросил бы несколько дивизий с Западного фронта…
— Иными словами, такая вероятность все-таки есть? — спросил Сталин, который наконец-то раскурил трубку.
— Конечно! — в один голос ответили оба генерала.
— Ну что же, — слегка улыбнулся Сталин, — поезжайте к себе…
На этот раз он попрощался с генералами за руку, и те поняли, что, несмотря на некоторые разногласия в начале беседы, Верховный не сердится на них…
Как только за генералами закрылась дверь, Сталин вызвал секретаря.
— Берию и Судоплатова! — приказал он.
Оставшись один, он довольно улыбнулся.
Первая часть задуманной им игры прошла успешно, и ни Жуков, ни Конев даже не почувствовали всей ее искусственностью.
Теперь дело было за спецслужбами.
О том, что принятое им решение есть единственное правильное в данной ситуации решение, он уже не думал.
Главное — ввязаться в драку…
Так когда-то учил Ленин.
И сейчас он ввязывался в нее сейчас сразу на двух фронтах, среди которых, говоря откровенно, для него не было ни главного, ни вспомогательного.
На самом деле это были две самостоятельные крупные операции, и, конечно же, Сталин хотел победить в обеих.
Если же задуманное им не удастся…
Бесшумно даже не вошедший, а проскользнувший в открывшуюся дверь Поскребышев доложил:
— Нарком Берия и страший майор Судоплатов, товарищ Сталин!
Сталин молча кивнул.
Поскребышев исчез и через несколько секунд в кабинет вошли нарком внутренних дел Лаврентий Павлович Берия и начальник 4-ого отдела НКВД Павел Анатальевич Судоплатов вошли в кабинет Сталина.
— Я не люблю громких слов, — сразу приступил к делу Сталин, — но от успеха или неуспеха той игры, которую мы сейчас затеваем, может зависеть весь дальнейший ход войны…
Сталин замолчал и принялся набивать потухшую трубку.
Берия и Судоплатов почтительно молчали, наблюдая за пожелтевшими от табака пальцами Верховного.
Наконец, трубка была набита, Сталин раскурил и ее и, выпустив большое облако душистого синего дыма, спросил:
— Вы всецело доверяте вашему «Вертеру»? Прошу ответить мне честно, и если есть хотя бы малейшеее сомнение, лучше сказать об этом сейчас…
И Берия, и Судоплатов молчали.
Оба понимали, какую они берут на себя ответственность, давая Сталину положительный ответ.
И, конечно, куда проще было бы сказать, что на все сто процентов человеку, побывавшему в абвере и концлагере верить нельзя, но в то же время…