Через стол, уставленный яствами, перекрещиваются два выразительных взгляда матери и сына. Прищуренно-любезный Екатерины и дерзко-равнодушный Павла. О, эти самодержавные нравы, замешанные на неведомо каких симпатиях и тем более неизвестно на какой крови. И еще один человек перехватил их взгляды, то был Салтыков, дворцовая молва нарекала его отцом Павла, но сын не желал того слушать. Он почитал своим отцом Петра Ш, убитого матерью. А при виде Салтыкова в широкой груди наследника поднимались чувства, которые вырывались порой в самых отвратительных формах.
Павла мучила мысль: как может мать жить без угрызений совести? Тяжко было его отцу, он впитал кровь двух заядлых врагов — Петра Великого и Карла XII, тоже великого; образовалась адская смесь, оттого-то и чудачествам Петра III не было конца. Он словно бросал вызов приличиям света. Слушая сплетни про отца, Павел то и дело вглядывался в зеркало, ища в лице своем его черты, — от этого одного можно было сойти с ума. Что касается Салтыкова, то Николай Иванович пользовался в Зимнем дворце всеми привилегиями чрезвычайной особы. Содержание каждого дня его обходилось казне в 400 рублей. Другие Салтыковы — рослые, видные, а этот ходит, подпираясь костыликом. Однако находится в большой доверенности у императрицы и в многочисленных делах.
Наследник вырос подозрительным, замкнутым, хотя в обращении был любезен. Но скрыть неприязнь к новому фавориту — Платону Зубову — никак не мог, называл его не иначе, как "смугляк", "любезник", "Зуб".
Единоборство взглядов матери и сына на том празднестве — лишь одно мгновение театрального действа, которое разыгрывалось в ту ночь в Таврическом дворце. На арене гремела музыка, пели хоры, лакеи, сбиваясь с ног, носили напитки, сласти. Черная, холодная ночь. Море огней не дает ночи уронить даже слабый мрак на пиршество.
И все же в середине ночи Екатерина, утомленная зрелищами, поднимается со своего кресла. Потемкин делает знак, и подают карету. Он стоит, озаренный факелами, на крыльце в алом плаще и черной накидке, воздев руки к небу. Глаз один перевязан, а другой горит черным пламенем. Зрелище не для слабых сердец.
Праздник кончился, теперь работа пииту Державину — составить отчет в стихах и в прозе и подать Потемкину в руки через 2–3 дня.
Но что случилось со светлейшим? Прочтя, а может быть, еще и не читая отчета, узнал он что-то новое о Платоне Зубове. И вдруг выскочил, подобно фурии, из дома, сел в коляску и помчался невесть куда, среди дождя и грязи. Да, любовные разрядки бывают диковаты!.. Праздник не удался. Не победу, а поражение испытал князь светлейший! ЗУБ не вырван! Зубов в покоях государыни!
Что оставалось могучему титану? Назад к туркам! Ехать, не глядя на болезнь, которая подкралась в те горькие месяцы, одно спасение — уехать. Скорее отправляться к арене военных действий!.. И он уже в пути.
Печально, болезненно лицо Потемкина…
30 сентября, в дороге его именины. Жизнь идет к концу, неужто не будет никакой вести от нее?
Но их нагоняет нарочный и вручает письмо, подарок! Легкая шуба и шлафрок. Сквозь слезы читает некогда ночной император письмо Екатерины. "Скорее ехать, скорее!" — приказывает он. Лошади мчат. Он бредит: "Всю жизнь жаждал я осчастливить человеков. Только не удалось, на все, видно, воля Божья!.."
Пятого октября попросил остановиться: "Выньте меня из кареты… хочу умереть в поле".
Разостлали ему ковер, принесли подушку. Он смотрел в чистое безоблачное небо, что-то шепча.
Намочили ему голову спиртом. Он зевнул три раза и… покойно умер. Как будто свеча, которая вдруг погасла без малейшего ветра.
Известие о смерти Потемкина привело Екатерину в отчаяние, она заперлась в своем кабинете и долго плакала. "Мне некем заменить Потемкина… он имел необыкновенный ум, нрав горячий, сердце доброе, он благодетельствовал даже врагам своим: его нельзя было купить", — думала она.
Какие бы ни были молодые фавориты-красавцы, но никто не мог заменить ей Григория Потемкина. Он был помощником и в ее политических делах.
Элизабет знала много историй о русской императрице, владевшей огромным количеством земель, и мечтала создать ее портрет. Она не раз наведывалась в секретариат императрицы к Платону Зубову, чтобы ей назначили встречу.
НА ВЫСТАВКЕ ВОЗЛЕ АДМИРАЛТЕЙСТВА
Чуть не три года провел в монастырских трудах в псково-печорской тишине наш странник. Ему открылась красота русской природы, ее задумчивых, туманных холмов, тишина лесов вне времени, нарушаемая лишь колокольным звоном.
Сидя на низкой скамеечке перед сосудами с разноцветными красками, медленно постигал он премудрости нового ремесла. Иконописцы писали открытыми красками, не смешивая их, тоновой живописи не признавали. Кажется, только благодаря "Троице" начал постигать он смысл русской иконы. Отгонял от себя грешные мысли, молился, работал с утра до вечера. Но по ночам явственно чувствовал властную женственность, тонкую талию, нежные руки Элизабет. К счастью, наступало утро, он копал в огороде, носил воду, писал, и ночные видения таяли.