Опасный менуэт

Ах, как же славно они путешествуют! Как мил Мишель! Несчастлив лишь тот, кто обойден любовью! А обольщать мужчин, юношей, что может быть забавнее? Не скучать же в одиночестве. Мишель — истинный рыцарь, хотя… рыцари никогда, вероятно, не чистили картошку или ее тогда не было? Он чистит, варит кофе, покупает зелень. Особенно трогательно слышать, как утром отправляется на базар, как готовит пищу, даже ее любимый соус, а потом моет посуду, и без грохота, с которым это делала служанка. Какое удовольствие сидеть вечером у камина и смотреть на этого красивого, жаждущего ей угодить человека! И в самом деле: не сделать ли его своим мужем?

Впрочем, когда она прибыла в Вену, мысль эта растаяла, как мороженое у камина… Она не возвратилась к ней и во Флоренции, где они сняли две комнаты на окраине города. С каким азартом взялась Элизабет за устройство дома, как рьяно начала писать!

— Я так соскучилась по кисти, краскам! — говорила она. — А тебе, Мишель, следует взяться за итальянское искусство. Это такое счастье — изучать его.

Мишель часами бродил по музеям, улицам, и скоро у него появились великие знакомцы — Микеланджело, Брунеллески, Рафаэль, Челлини. Невысокий их дом стоял на берегу реки Арно, окутанный цветущей глицинией. Нежно-фиалковые цветы на серых камнях, на серых ветках, как это красиво! Но разве передать это на бумаге, холсте, особенно контраст между водопадом цветов и древними камнями?

В музеях его поразили лица людей Раннего Возрождения. Не много красоты, но какая духовная мощь и простота! Чем-то это напомнило русских художников-самоучек, у тех, конечно, нет мастерства, но в портретах тоже простата и значительность.

Элизабет то и дело возвращалась к любимому Рафаэлю, своему кумиру. Обосновавшись во Флоренции, она сразу обросла поклонниками-художниками. К тому же ее постоянно сопровождал коллекционер, некий маркиз Маринелли. Он не без выспренности рассуждал об искусстве. Мишель скромно молчал. Но постепенно и он стал проявлять себя. Слушая восторги о Боттичелли, заметил:

— А мне кажется, что учитель Боттичелли — Филиппо Липпи — более цельный… Чистота его лиц мне очень нравится.

— Что? — Маринелли воздел руки. — Где вы увидите еще такие линии, как у Боттичелли? Фу, Липпи — робкий подмастерье в сравнении с этим титаном!

— Его ценят во всем мире! — поддакнула Элизабет.

Когда они смотрели Рубенса, Мишель вспомнил, какое впечатление произвел он на Львова, и улыбнулся.

— Может быть, вам не нравится и Рубенс?! — высокомерно взглянула на него мадам. Вообще она вела себя теперь так, словно и не было любовного путешествия. — Чем не угодил вам Рубенс?

Маркиз пустился в пространный монолог.

— Живописец королей был королем живописцев. Это настоящий Зевс, способный летать над просторами вселенной. Какие львы, какая охота, а обнаженные женщины!.. А мазок, невидимый простым глазом.

— Что вас не устраивает, Мишель? — пытала мадам.

Мишель улыбнулся.

— В Петербурге один человек, очень образованный, можно сказать, ученый, сказал, что, вероятно, Рубенс хотел, чтобы никто не коснулся его жены, возлюбленной, ибо такие формы не могут вызвать никаких желаний.

Элизабет с неприязнью произнесла:

— Ах, боже мой, какой знаток живописи!

Упрямый подмастерье не сдался.

— Почему? Мне тоже кое-что нравится у Рубенса. К примеру, камеристка, у нее не только формы, но высокий дух, чистота внутреннего мира.

Маркиз промолчал, а Элизабет внимательно взглянула на своего пажа (?), ученика (?), спутника. Глаза ее — точь-в-точь как цветы глицинии.

А спустя несколько дней в Элизабет снова будто вселился бес. Она ворчала на итальянскую кухню, жаловалась, что тут не найдешь любимого французского кролика в соусе провансаль. Наконец бурно разразилась:

— Довольно глазеть по сторонам, пора работать! Работать и работать! Вы должны подготовить мне холст, ровную грунтовку и… оставить меня в покое.

Галерея Уффици заказала ей автопортрет — такова традиция этого музея: сохранять автопортреты известных художников. Удостоилась этой чести и Виже-Лебрен. Только с того дня она отстранилась от всех общений, заперлась в мастерской, и надолго.

Что оставалось делать Михаилу? Он продолжал изучать живопись в музеях, хотел бы и сам писать, но увы, окружение великих парализовало его и кисти его засыхали.

НЕАПОЛЬ

Отголоски французской революции были слышны по всей Европе. Состоятельные французы давно бежали из своей страны, но революционные идеи нагоняли беглецов и в Австрии, и в Германии, и в Италии. Особенно захватили они Италию. Появились газеты "Народный трибун", "Пьемонтский республиканец"; на дорогах разбойники грабили богатые экипажи. Италия оставалась долгое время ареной соперничества испанских Бурбонов и австрийских Габсбургов — теперь она жаждала национальной независимости.

В Неаполе все же было спокойнее, чем в Риме, и неутомимая Виже-Лебрен решила перебраться в Неаполитанское королевство, к неаполитанской королеве Каролине.