Опасный менуэт

Шествие двинулось к морю. Выждав, когда они спустятся, Михаил приблизился к берегу. Луна уже растаяла в небе, и солнце, величественное, могучее, заливало лагуну радужными красками. Он взглянул вниз. Удивительно — слепые вели слепых.

Он размышлял: не так ли и люди следуют за теми, кто говорит, что знает путь, знает способ сделать жизнь лучше. Кто якобы знает смысл и цель всего, между тем как конечные цели неведомы, как этим — дорога к морю. Доверчиво люди следуют за теми, кто уверенно обещает златые горы, они жаждут обмануться и охотно открывают свои сердца.

Мишель стоял у края обрыва, прячась за дерево, и смотрел на разливающееся солнце, невольно наблюдая за слепыми: малопривлекательные мужланы, немолодые женщины, сняв одежду, оставив очки, слепо шагали к морю и с визгом, смехом погружались в воду. Самая тоненькая, почти бесплотная — Анна. Она без возраста, как Пресвятая Дева… Что она говорила о своей парализованной бабке? "Слава Богу, что она не двигается, а иначе — она ж без памяти — где бы я ее искала? Хорошо, что иногда бывает дома Джованни, садовник, он помогает мне переворачивать тетю", — вот что она говорила.

Да, она почитала этого немолодого человека, служившего где-то у богатого господина…

Тут Элизабет открыла глаза и вяло проговорила:

— Эта девица, кажется, поинтереснее, чем ваша Беттина… Что же с той авантюристкой? Мишель что-то скрывает? — Помолчала и вновь спросила: — Вы дождались свидания на мосту? Отправились, конечно, туда? Да вы завзятый Дон Жуан. — Опять помолчала и затем произнесла: — Я хочу слушать дальше!

— Да, через три дня мы встретились на мосту. На этот раз она была без маски. Густо-черные глаза сверкали, казалось, выплескивались из глазниц — столько в них было огня. В рыжих волосах темнела зеленая лента.

Мгновенным взглядом окинув открытое лицо Мишеля, его новый европейский наряд, одобрив, она взяла его под руку и повела вдоль набережной. Через некоторое время они поднялись по мраморным ступеням довольно высокого дома с висячими балкончиками и витыми колоннами. Комната, куда его привели, оказалась под стать дому: потолок разукрашен мозаикой, на стенах в дорогих рамах картины, длинный стол уставлен яствами, серебряной посудой, бронзовыми подсвечниками.

Беттина сказала что-то лакею, тот удалился и вернулся, ведя под руку человека преклонных лет в бархатном камзоле, в парике, с вытянутым лицом в морщинах. Он приблизился к камину, потер руки возле огня и обратил лицо к Беттине. Она сказала:

— Дорогой маркиз Луиджи, я хочу представить вам молодого человека. Он русский, из России, едет во Францию. Быть может, вам будет любопытно с ним поговорить.

Маркиз? Ее муж? Он был стар. Но лицо было чисто выбрито, а сам полон решимости, словно только что разбил в пух и прах противника.

— Садитесь за стол, — сказал. — А я буду у камина.

Беттина шепнула на ухо гостю:

— Маркиз Луиджи Маньяни, мой муж. Он не любит ужинать в одиночестве. И еще он почти не слышит.

— Для чего вы меня пригласили? — прошептал Мишель.

Она укротила его:

— О, только не надо морали! Я так хочу, а ваше дело — слушать его, восхищаться и говорить.

Затем лакей, поддерживая под локоть, усадил маркиза за стол. Михаил заговорил о России. Остальные молча вкушали еду. Впрочем, скоро хозяин, бросив взгляд на лакея, голосом, схожим с шипением, заметил:

— Что подают сегодня?

— Хотите, я положу вам руанской телятины? — со сладкой улыбкой пропела Бегтина.

— Синьора! Пора бы знать, что месяц, как я нахожусь на молочной диете, у меня нет зубов.

— Ах, простите!

Тут лицо маркиза внезапно расплылось в улыбке, он вспомнил о госте.

— Угощайтесь, молодой человек. Телятина на косточках! И — рассказывайте, да, да, рассказывайте еще что-нибудь! Надолго у нас? Что видели в Венеции?

Михаил старательно выговаривал французские слова, хвалил здешние соборы, архитектуру, художников. Как ему понравился Беллини.

— Что, Беллини? — взвизгнул старик. — Это чудовище? И вы от него в восторге? А вы знаете, что в наши тяжелейшие годы, годы войны с турками, он писал их султанов, забыв о законах Венеции?

Мишель смутился: этого он не знал, да и не находил в том ничего страшного.

— Того человека не существует для патриота! — прошамкал старик, уткнувшись в тарелку.

— Ах, синьоры, не надо ссор! Не лучше ли будет, если я спою вам новую арию из оперы Монтеверди. Луиджи, я выучила ее для вас.

Маркиз-супруг смотрит на нее ошалелыми глазами. Быть богатым и одиноким, должно быть, страшно.

Беттина спела Монтеверди и теперь обхаживала кресло с мужем. У нее был явно какой-то замысел.

— Милый, вы не устали?

Беззубый рот расплылся в улыбке.

— Да, пожалуй, немного я утомился…

Лакей отодвинул кресло, взял его под руку, и они побрели.

Лишь только закрылась дверь, Беттина раскинула руки и вполголоса запела:

— Ах, наконец-то мы одни, луна уже взошла. Идемте в сад. Я покажу вам всю красоту, все богатство виллы.