Опасный менуэт

— Синьор Неизвестный, я приглашаю вас на виллу! — Но тут же надула губки. — Ах, нет, я передумала! Мы пойдем туда не сегодня! Вы еще не заслужили. — Она коснулась его плеча, одновременно дернув за край маски. Цель была достигнута. Нимфа увидела не только усики, но и лицо…

Тут Элизабет неожиданно приоткрыла глаза и насмешливо процедила: "Однако!" Мишель порозовел, о Беттине больше не говорил ни слова и переключился на события, которые развернулись на острове Джудекка.

Солнце еще дремало за горизонтом, но уже вышла луна. Она напоминала ему фонарь на гондоле. Он думал, что дома все давно спят, но каково было его удивление, когда, приближаясь к нему, издали заметил во дворе множество людей. Доносился шум, гвалт, шарканье ног, стройная музыка. Они танцевали. Тут были мужчины в куртках, жилетах и рубахах, выбивающихся из-под поясов, в штанах до колен, одна штанина ниже другой. Они почему-то очень старательно тащили впереди себя дам, кое-кто из них был босиком, или они разулись в горячке танца? Но с каким упоением все танцевали! Женщины, увлекаемые мужчинами, не замечали ни задравшихся юбок, ни расстегнутых корсетов, ни растрепанных волос. Прижимаясь друг к другу, они качались из стороны в сторону, словно боялись упасть. Мишель догадался, что это был какой-то народный танец. Ничего похожего на карнавал, и все же все веселились. Энергии столько, будто она наконец вырвалась из клетки. Пары обнимались, целовались, упоенные жизнью.

Он начал рассматривать мужчин. Один — худ и бледен, рот узок, как щель, но отплясывает лихо, другой небритый, заросший, словно никогда не смотрелся в зеркало. У третьего приличные усы щетинкой. А этот шарманщик крутит свою машинку, из которой льется безыскусная мелодия.

Анна тоже была здесь. Словно жемчужина на грязной земле, она не танцевала, а что-то переставляла на столах под деревьями. Мишель как можно тише подошел, но она тут же почувствовала и обернулась.

— Здесь поблизости дом призрения, — объяснила ему, — там живут слепые, и два раза в год мы устраиваем праздники. Опекуны приготовили кушанья.

Мишель остолбенел: так они все слепые? И она тоже? Как же он не понял раньше! Его верхоглядство или ее кроткий нрав и ангельская красота застили его глаза? Сейчас стало ясно, она смотрит не на него, а мимо, а фиалковые глаза отрешенные.

На деревянных столах темнели бутылки с вином, стояли тарелки со студнем, макароны. Анна держала в руках блюдо с оранжевым рисом, на котором синели, отливая перламутром, раковины. Будто угадывая его вопрос, она пояснила:

— Опекуны в этот день делают для нас макаронный паштет, салат из мидий с рисом, студень из хвостов.

Он залюбовался натюрмортом из оранжевого риса и синих раковин. А она опять, будто читая его мысли, сказала:

— Это мидии. Хотите попробовать?

— Нет, спасибо.

— Как вы веселились на карнавале? — Она дала время ему освоиться. — Ах, как бы я хотела увидеть это. В детстве я только однажды была на карнавале, когда еще видела. Помню юношу, одетого дряхлой старухой, как танцевал он чечетку, помню шарманщика и платье с яркими заплатами. Расскажите о сегодняшнем дне.

Он рассказал о представлении, рыцарском турнире, поведал и о маркизе, одетой нимфой.

— Маркиза? — насторожилась девушка. — В Венеции надо держать ухо востро. — Она, улыбнувшись, предложила: — Давайте и мы потанцуем.

На ногах у нее были туфельки черного лака, тонкие чулки облегали ноги, платье, отнюдь не для праздника, синее в белую клетку. Но держала себя с достоинством, говорила о том, что два раза в году у них бывают праздники, что в эти дни слепые забывают обо всем и с первобытной страстью предаются веселью, о том, что слепые видят и чувствуют, осязая. Ведь осязание — последнее, что оставляет человека, оттого-то они так чувственны.

Неожиданно Анна дала знак, раздался звук скрипки, все остановились, а она запела отчаянно-печальным голосом:

Мы слепы, нам темно.
Не видно ничего,
Но радость греет душу
И от вина тепло, — ля-ля-ля…

— Это знак к трапезе, — заметила она.

Слепые бросились к столам. Они нащупывали тарелки, ложки, с жадностью принимались есть. Кто-то проливал вино, кто-то не мог найти ложку и рычал от нетерпения; это было мгновенное пожирание пищи, трапеза так же быстро закончилась, как и началась. И тут Анна опять запела:

Восхода солнца ждем,
Перед купаньем — пьем,
И в море мы плывем,
Оно поможет горю, — ля-ля-ля-ля…

— Неужели они собираются купаться?! — спросил Михаил.

Она сказала:

— Вы не ходите, слепые на рассвете купаются голыми. Соберутся, встанут цепочкой, а я отведу их к морю.

Между тем разгоряченные вином и едой, слепцы, перебраниваясь и шутя, уже выстроились, взявшись за руки.

— Как вы их поведете? — не удержался Михаил. — Давайте я.

— Ничего, я знаю тропу, — отвечала она, беря руку стоявшего первым в цепи.