Опасный менуэт

Звали ее Анна, занималась она цветами. Иногда с человеком весьма почтенного возраста отправлялась в сторону Большого канала продавать цветы. При этом столь осторожно, столь бережно касалась цветов, листьев, стеблей, что, казалось, обнимает их, говорит с ними. Непонятно только, отчего с той же трепетностью, что и цветы, берет она ведро, раздувает очаг, носит еду больной старухе. И отчего лицо ее непрестанно светится внутренним светом, будто ей одной известной некоей тайной.

Каждое утро в течение нескольких мгновений он стоял, устремив взгляд на странную девушку. А потом Мишель отправлялся осматривать город, главную его часть, где жили состоятельные господа, где сверкали мраморами и позолотой дворцы, палаццо, где величественно выступали черные силуэты гондольеров на фоне бледно-зеленой воды.

Внимательно осмотрел собор Святого Марка, крылатого льва, колонны, квадригу римских времен, причудливые украшения и скульптуры. Бродил по улочкам, любуясь итальянскими храмами. Они ничуть не напоминали русские. Венецианские церкви поражали праздничностью, будто это не место моления, а картинная галерея. Во Дворце дожей долго стоял возле огромного глобуса, отыскивая места своего путешествия.

В одном храме увидел Богоматерь с Младенцем, писанную в бледных тонах. Она напоминала ему странную девушку, что жила в их доме на первом этаже.

Рассказывая об этом, Мишель не мог понять, Элизабет внимательно слушает или уже задремала, но не замолкал. Пусть ровный, негромкий голос ее успокаивает. И продолжал.

Однажды он наткнулся на афишу, извещавшую о том, что в субботу в городе будет карнавал и всех горожан просят явиться в масках и карнавальных костюмах. Когда наступила суббота, Михаил достал из сумки турецкий костюм — зеленый тюрбан, шальвары — и отправился на набережную. Уже звучали флейты, лютни, барабаны, толпа заполнила набережную Большого канала и двинулась на площадь Святого Марка. Его поразили девушки в пышных юбках и узких корсетах. Они, танцуя, шествовали по улице. Поразили скоморохи на длинных ходулях, китайские драконы, бумажные змеи, клоуны, арлекины, великаны из папье-маше, грустные Пьеро и улыбающиеся Коломбины. Важничали дамы в таинственных масках с веерами.

Чудесное зрелище. А для художников особенно. Какие кокетливые, проказливые женщины, а мужчины сродни самому Казанове. На солнце блистают фонтаны, горят фейерверки. Девушки танцуют тарантеллу, мужчины преследуют красоток, пытаясь заглянуть под маску. Но вот центр площади освобожден, глашатай кричит, объявляя о начале рыцарского турнира.

Кто-то тронул Мишеля за плечо, и раздался певучий женский голос: "Синьор, не могли бы вы?.." Он обернулся и понял, что его просят чуть отодвинуться. Он увидел даму в зеленой маске, в платье с травянистым узором и золотистым пояском под цвет волос. Пропустил ее вперед, она встала рядом, совсем близко, прошептав: "Что за наряд у синьора, уж не чужестранец ли? Не турок ли?" — и разразилась итальянской скороговоркой.

Тут раздался звук рога — знак к началу рыцарского турнира. Площадь разделилась на две болеющих, каждый за своего рыцаря, стороны. Рыцарь в синем плаще на белом коне, с копьем, в шлеме и латах поднял забрало и, обернувшись к болельщикам, потряс в воздухе худыми руками в железных рукавицах. В ответ раздался дружный рев и гулкое "У-у-у!". То же самое сделал рыцарь в красном плаще — этот был помощнее — и в ответ грянуло более дружное "Гу-у-у!". Синий рыцарь повторил свой вызов — и воздух сотряс могучий рев. Венецианка с золотыми волосами обернулась к Мишелю, показывая на красного рыцаря и давая понять, что болеет за него.

— Parlez-vous français? Говорите по-французски? — она состроила гримаску.

Теперь они говорили по-французски.

Площадь вела себя бурно.

"Ура!" — рокотало слева. "Гу-у-у!" — отдавалось справа. "И-и-и!" — переходили на визг женщины, жаждавшие победы. А рыцари между тем на своих конях уже преодолели скачки с препятствиями и теперь должны были попасть копьем во флажок противника, который трепетал на длинном древке.

Рыжеволосая нимфа то и дело порывисто хватала за руку турка, звонко вскрикивая при удаче красного рыцаря. Мишель был заражен ее энтузиазмом. На какую-то долю секунды она прислонила голову к его плечу и разик коснулась его губами.

Публика ревела, рычала, взвизгивала свое "У-у-у!" — бой продолжался. Венецианцы "болели" так, словно и в их городе когда-то происходили настоящие рыцарские турниры, словно это был XIV век, а сами они подобны испанцам.

Победил, как ни странно, худосочный рыцарь. Нимфа, не желая мириться с поражением красного, возмущалась, чуть ли не била кулачками в грудь своего спутника.

Естественно, после представления оба направились в сторону набережной, разговаривая на смеси французского и итальянского. Звали даму Беттина. А он, зараженный общей атмосферой возбуждения, представился:

— Мишель… Неизвестный.