Опасный менуэт

Сальвадор выругался, опустил голову и встал в позу разъяренного быка: широкоплечий, коротконогий, он и впрямь похож был на быка, готового к битве. Мариетта, воспользовавшись паузой, захлебываясь, разразилась пронзительным монологом, и вся ватага, почесываясь и сплевывая, отступила. По жестам ее, выражению лица Михаил догадался, что она честно выложила всю его историю. Что-то в ее словах было обещающее, она указывала вдаль, — уж не предлагала ли взять его матросом на судно? А может быть, вывезти и продать в рабство?

И что же? Вечером того дня, хромая, пленник поднялся к пещере и выпивал с ними ром, и слушал их песни.

Вы скажете, что он вел себя слишком легкомысленно? Не похож на того, каким был? О нет, человек, попадая в подобные обстоятельства, вынужден им подчиняться, однако сущность его от того не меняется.

О ДРУЖБА! ПРОЩАЙТЕ

Недоверчивого читателя, а такие есть, на выдумке, как воробья на мякине, не проведешь. Ему нужен факт, подлинный документ. Автор, учитывая это желание, часто приводит подлинные выдержки из документов XVIII века. Эта главка названа строкой из эпистолы (письма) Хемницера. К счастью, в те времена процветал эпистолярный жанр — правдивый, сохраняющий в чистоте события жизни человека, душевные его движения.

Мы оставили нашего Ивана Ивановича Хемницера в тот момент, когда он с лодки пересаживался на судно. О нем кое-что уже узнали из писем его к Львову. А еще он писал дневники, заметки, к примеру, о том, что его прибытие в Константинополь совпало с мусульманским праздником Рамазан. К тому же у султана родился наследник, и столица была украшена, охвачена ликованием, а вечерами фейерверками. В том месяце, по их вероисповеданию, был ниспослан на землю Коран. Есть и пить дозволялось только ночью, после захода и до восхода солнца, чем был весьма поражен Хемницер.

Празднества устраивались великолепные, несмотря на то что страна находилась в бедственном положении. Недавно скончался могучий султан Мустафа III, и к власти пришел Абдулла-Гамид I. После Русско-турецкой войны Турция, точнее, Османская империя, жила в постоянном брожении. Как пишут историки: "Ахмед-паша багдадский объявил себя независимым, Тахар, поддержанный кочевниками арабскими, принял звание шейха Галилеи и Акра; Египет был под властью Магомет-бея и не думал платить дань; Северная Албания находилась в состоянии восстания". Османская Порта жестоко всех подавляла. Но после подписания Кючук-Кайнарджийского мира с Россией все несколько присмирели.

Отгого-то Хемницер в одном из писем выразился так: "Раньше старики на костылях бежали на войну с русскими, а теперь ведут себя чинно и подобострастно на приемах в русском посольстве". Расставшись с Михаилом, 5 августа 1781 года он прибыл в Константинополь. Погода была всю дорогу злая: "Все качало и качало, и из хрипучего дерева последние силы выкачало". (Он имел в виду себя.)

Поразило его величественное здание русского посольства, загородный дом посла в Буюк-Дере, окруженный садами, цветниками, виноградниками. Осмотрев Семибашенную крепость, в которой содержались русские пленные — Толстой, Шереметев, Шафиров и многие другие, — Хемницер узнал, что и теперь там сидят русские.

На людных улицах бродило множество диких собак и кошек, повсюду нечистоты и беспорядок. "Улица в шесть шагов, а тут еще собаки и кошки, живые и мертвые, дохлые, превратившиеся в пепел".

Богатства у турок гость не заметил. Кафтан, шаровары, пояс, у многих за поясом ятаган, сафьяновые туфли да тюрбан на голове. А головы бритые, зато бороды густые, как щетка, и формой подобны лопате. Женщины, конечно же, с закрытыми лицами. Янычары, некогда грозные соперники, потеряли былое величие, теперь "они умели только скрипеть зубами".

То, что обнаружилось в Константинополе, повторилось, разумеется, в худшем виде в Смирне. От первых же новостей заныло сердце русского консула. Русский торговый корабль захватили морские разбойники, сожжена грекохристианская церковь, у секретаря Булгакова случился приступ лихорадки, а это весьма частая тут болезнь.

Надо было рассылать уведомительные письма, следить за паспортным режимом, наблюдать за таможней, торговлей.

Просыпаясь по утрам, консул слышал заунывные и пронзительные возгласы муэдзина, молитву за здоровье султана и его наследника. Доносился шум базара, расположенного неподалеку. Наблюдая местные нравы, Хемницер замечает: "Трубки курят, кофе пьют черный, а молока и не спрашивай, а сами сердитые. Только один раз я слыхал, как смеялись. А ежели занимают важные посты, такую значительность на себя напускают, что ой-ой-ой…"

Трудно ему было приноровиться к нравам здешних жителей. Переводчик (драгоман) так шумлив, что "всякое дело у драгомана увеличивается и каждая искра пламень делает". В таможне, за которую консул несет ответ, никто не хочет платить денег: "Платят три из ста пиастров, не отдают и десятой доли того, что полагается. И указа никакого для них нету".