Опасный менуэт

— Какой ты русский? Ты португал! Я — Мариетта, понял?

Она кричала что-то морякам (или пиратам, разбойникам?), мол, встретила соотечественника, и пусть они теперь заткнутся, что вчера она готовила баранину, сделала травяной настой, а бородач выпил его вместо воды, вот и заболел животом.

Придя в себя, Михаил не увидел никого из лодочников. Хватился ладанки на шее — она на месте! Пощупал под мышкой — золотого Франциска не было — талисман исчез! И опять в памяти возник человек в капюшоне, с усами… Лохман!!! Его дела?!

Через несколько дней бородач и его команда ушли в море, и только странная женщина, бесстрашная атаманша, осталась в пещере. Она заботливо выхаживала больного. Несколько дней Мариетта не давала больному есть, прикладывала к ушибам тряпки с морской водой. Поила травами, которые собирала в окрестностях. Лишь после этого начала давать пищу, только отварную кефаль.

Михаил водил рукой по голове, по лицу; между бровей обнаружил шрам, голова болела, шея не поворачивалась. Немолодая смуглая женщина, словно мать, выхаживала беднягу. Окуривала дымом, запеленывала в мокрые тряпки, давала пить живицу, козье молоко, а обращалась весело: "Оле, Микеле!"

Он раздумывал: неужели и впрямь говорил в бреду на португальском языке? Он из той земли?

Даже человек, приговоренный к вечной каторге, смирится со своей участью, если рядом есть другой человек, готовый разделить его судьбу, подставить плечо. Это сделала Мариетта. К счастью, пираты отправились на дальний промысел. Муж ее, Сальвадор, странствовал, и она без помех ухаживала за Микаэлем. Спустя месяц-два шрам между бровей посветлел, раны зажили, он уже мог спускаться к морю. Плавание тоже входило в лечение знахарки. Он даже начал рисовать.

Энергия Мариетты поражала: казалось, она никогда не спит. Михаил просыпался, а она уже тащила вязанку дров, ставила сети, доила коз. Следом за ней ходили три пса. И все любили Михаила.

Вечерами Мариетта садилась у огня с иголкой в руках и шила мужскую одежду, при этом пела старинные испанские песни. Песню о смотрителе маяка, который полюбил жену капитана; когда ют был в море, маяк не загорелся, и капитан погиб. Так перевела песню Мариетта.

Однажды Мариетта сказала:

— Чует мое сердце, что скоро они вернутся. Будет здесь и господин мой. Они сюда, а Мишель в лес, понял? Сальвадор ревность имеет. Он главный, может увезти тебя, продать в Турции, в Греции.

— Как продать? В рабство?

— Слушай меня. — Она отвлеклась, погладила одну из собак, свернувшихся возле ее ног. — Похоже, ждем щенков. — И продолжала, пронизывая его взглядом: — Я знаю, когда они вернутся! Я всегда чувствую. Сальвадор посылает мне сигнал, я принимаю.

— Как — сигнал? Голубя?

— Ха! Голубя! Из его сердца к моему сердцу весть идет. Пока сиди тихо, а придет время, я сама скажу, когда тебе прятаться.

В ожидании ватаги пиратов Михаил решил сделать ее портрет.

— Мало тебе было того урока? — грохотала басовитая усатая женщина. — А я не боюсь! Я из Лиссабона, откуда храбрый Колумб, я ничего не боюсь, рисуй! Найду, куда спрятать. — И провела рукой по его волосам.

Михаил соскучился по карандашу, краскам и писал быстро; портрет получился отличный. Он, конечно, польстил натуре, омолодил Мариетту. И она, расплывшись в улыбке, 96 поцеловала бумагу, схватила Мишеля, притянула к себе и тут же отстранила. Упершись одной рукой в худое бедро, другой в стол, глядя сверху вниз, подмигнула:

— Эх, кабы не мой господин, — и заторопилась во двор, словно убегая от искушения.

По ночам Михаилу продолжали сниться фантастические сны. Спал он крепко, будто не сон смежал веки, а ожидание сновидений. Во сне плавал в холодной воде, и льдины сжимали его со всех сторон. То, наоборот, снилась комната вся из жемчуга, пол, стены, потолок сверкали розовым и пепельным, а посреди в кресле сидела незнакомка с розой на груди. Но чаще — темная вода, по которой плыли желтые листы, черные лодки, а однажды, склонившись, увидал лицо Ивана Ивановича, будто бы утонувшего, но живого.

И вот в такую-то ночь цепких сновидений, с трудом из них вырываясь, Мишель был внезапно разбужен Мариеттой.

— Вставай, беги! — громко шептала она. — Скорее!

Лишь несколько спасительных секунд уберегли его от встречи с грозным Сальвадором и его пиратами. Выбежав в ночь, он бросился в кусты, а снизу уже неслись нетрезвые голоса, грохали сапоги, трещали мешки с награбленным добром. И тут Мишель сорвался со скалы. Молнией пронзила боль, раздался хруст, и он потерял сознание.

Так бы и смыло его первой большой волной в море, если бы не Мариетта, обладавшая действительно даром предвидения. В ту же ночь, накормив разбойников, она выскочила из дома и обнаружила распятого на камнях Мишеля. Торчала окровавленная голень — открытый перелом. Мариетта мигом обмыла раны морской водой, нашла кусок дерева, привязала к нему ногу. Теперь надо было спрятать бедолагу так, чтобы его не обнаружили. Подхватив под руки, потащила в соседнюю бухточку, где пасла иногда коз и где среди кустов стояло что-то вроде шалаша.

Так обрел он новую обитель.