Читаем Олег Борисов полностью

Борисова всю жизнь называли мрачным артистом. Возможно, в этом и есть доля истины. Но ведь артист — отражение жизни и того времени, в которое он живет. «Поразительный человек, — вспоминает Андрей Андреевич Золотов. — Обаятельный и невероятно заботливый, нежный к семье, к сыну, к друзьям, к товарищам».

Многие находили, что у Борисова «чрезмерный» талант, «злой», «остервенелый», но для Натальи Теняковой он, по ее словам, «прежде всего — идеальный партнер, мыслящий, высокий профессионал, владеющий всеми жанрами — от комедии до трагедии».

Борисов был прекрасно воспитанным человеком, что, прежде всего, означает умение вести себя в обществе. В коллективе. В буквальном смысле этого слова — умение вести себя. Он был абсолютно демократичен, легок в общении. Не опускался до выяснения отношений.

Борисов никогда не был замечен в панибратстве. Не разрешал этого — ни себе, ни окружающим. Фамильярности не дозволял. Но не говорил об этом, не требовал — «прекратить!» — а просто вел себя так, что ни у кого не возникало и позыва фамильярничать. Александр Пашутин, партнер Борисова по «Параду планет», вспоминает, что Олег Иванович был человеком, к которому «просто так не подойдешь, его не похлопаешь по плечу. И он всех держал немножечко на расстоянии. И, наверное, правильно делал. Потом, постепенно, мы — нас, артистов, там было пять человек — подружились, потому что только в дружбе могла состояться такая моя любимая картина, в которой нам довелось сниматься в Солнечногорске, на территории знаменитых курсов „Выстрел“, два с половиной месяца».

Закрытость Борисова Михаил Козаков называл «рихтеровской». «Есть, — говорил он, — путь Рихтера и есть путь Ростроповича. Так вот Борисов — это путь Рихтера. И речь, понятно, не о музыке, — о двух личностях. Рихтер — закрытый. Ростропович — распахнут миру».

У Олега Ивановича между тем все было в порядке с чувством юмора. С «мрачным» образом Борисова — человека и Борисова — актера, укрепившимся в сознании тех, кто начитался «страшилок» о его ужасном характере, это не имеет ничего общего. Питерский литератор и искусствовед, автор книги «Легенды БДТ» Юрий Кружнов, проработавший, по его словам, «в одном учреждении (в БДТ. — А. Г.) с Борисовым 13 лет», вспоминает об этом так: «Я помню его если не всегда, то довольно часто веселым, падким на шутку, готового „съюморить“ и остро, и терпко, и метко, любителем „подурачиться“ или экспромтом разыграть товарища и смеющимся по любому поводу, по какому можно еще смеяться…

Многие его почитатели, возможно, будут удивлены, — особенно те, кто привык к образу самоуглубленного, серьезного Борисова, — если скажу, что не помню, чтобы кто-то умел и мог так заразительно, так упоительно-самозабвенно, до слез удушья хохотать, открывши глаза и рот, как Олег Иванович. И это был не придуманный смех, а совершенно искренний, настоящий его смех. Этот смех — если Борисова действительно что-то рассмешило — буквально захватывал все существо Олег Ивановича… Это был смех сатира, едкий смех человека, знающего цену человеческим слабостям и готовым, кажется, посмеяться над всем человечеством. И шутки Олега Ивановича отнюдь не были наивными. Он не каламбурил, как Панков или Юрский, не острословил, как Данилов, но и не насмешничал по пустякам, как многие его коллеги. Ирония была свойством натуры Борисова, она даже не пропитывала, а, я бы сказал, разъедала ее изнутри. Отсюда был и характер его юмора, и шутки нетривиальные».

Как-то раз в бильярдной БДТ Олег Иванович подошел к наигрывавшему что-то на рояле Кружному и сказал:

— Слушай, Рюрик, пусть бы твоя муза помолчала. Лучше сыграем. Давай, давай!

— Олег Иванович, я не умею.

— А я умею?

«У Олега Ивановича, надо сказать, была, — пишет Юрий Кружнов, — природная властность в голосе, взгляде. При своем довольно хрупком (если не сказать щуплом) и далеко не атлетическом телосложении, он обладал всеми манерами геркулеса и атлета. Говорил неторопливо и веско, ходил тоже неторопливо, ноги слегка враскорячку, как будто ему мешают идти могучие трицепсы ног…»

Борисов поставил шар для разбивки, подал Кружнову кий, оперся на свой — и застыл в выжидательной позе. Право первого удара он предоставил партнеру. «Я, — рассказывает Кружнов, — сначала стал мучительно вспоминать, как держали кий те, кого я так часто видел в этой бильярдной. Наконец мне удалось уложить кий на пальцы левой руки, а правой я стал примериваться к шару. После долгих пассов-примерок я двинул по шару что было силы. Но предатель-кий, вместо того чтобы толкнуть шар, вырвался из моей руки, пролетел вперед на полметра, ударился в дальний борт стола и там замер.

Олег Иванович долго молчал, с трагическим сожалением и даже отчаянием глядя на неподвижные шары.

— Ах, так ты не умеешь… — сказал он тихо».

Перейти на страницу:

Все книги серии Жизнь замечательных людей

Газзаев
Газзаев

Имя Валерия Газзаева хорошо известно миллионам любителей футбола. Завершив карьеру футболиста, талантливый нападающий середины семидесятых — восьмидесятых годов связал свою дальнейшую жизнь с одной из самых трудных спортивных профессий, стал футбольным тренером. Беззаветно преданный своему делу, он смог добиться выдающихся успехов и получил широкое признание не только в нашей стране, но и за рубежом.Жизненный путь, который прошел герой книги Анатолия Житнухина, отмечен не только спортивными победами, но и горечью тяжелых поражений, драматическими поворотами в судьбе. Он предстает перед читателем как яркая и неординарная личность, как человек, верный и надежный в жизни, способный до конца отстаивать свои цели и принципы.Книга рассчитана на широкий круг читателей.

Анатолий Житнухин , Анатолий Петрович Житнухин

Биографии и Мемуары / Документальное
Пришвин, или Гений жизни: Биографическое повествование
Пришвин, или Гений жизни: Биографическое повествование

Жизнь Михаила Пришвина, нерадивого и дерзкого ученика, изгнанного из елецкой гимназии по докладу его учителя В.В. Розанова, неуверенного в себе юноши, марксиста, угодившего в тюрьму за революционные взгляды, студента Лейпцигского университета, писателя-натуралиста и исследователя сектантства, заслужившего снисходительное внимание З.Н. Гиппиус, Д.С. Мережковского и А.А. Блока, деревенского жителя, сказавшего немало горьких слов о русской деревне и мужиках, наконец, обласканного властями орденоносца, столь же интересна и многокрасочна, сколь глубоки и многозначны его мысли о ней. Писатель посвятил свою жизнь поискам счастья, он и книги свои писал о счастье — и жизнь его не обманула.Это первая подробная биография Пришвина, написанная писателем и литературоведом Алексеем Варламовым. Автор показывает своего героя во всей сложности его характера и судьбы, снимая хрестоматийный глянец с удивительной жизни одного из крупнейших русских мыслителей XX века.

Алексей Николаевич Варламов

Биографии и Мемуары / Документальное
Валентин Серов
Валентин Серов

Широкое привлечение редких архивных документов, уникальной семейной переписки Серовых, редко цитируемых воспоминаний современников художника позволило автору создать жизнеописание одного из ярчайших мастеров Серебряного века Валентина Александровича Серова. Ученик Репина и Чистякова, Серов прославился как непревзойденный мастер глубоко психологического портрета. В своем творчестве Серов отразил и внешний блеск рубежа XIX–XX веков и нараставшие в то время социальные коллизии, приведшие страну на край пропасти. Художник создал замечательную портретную галерею всемирно известных современников – Шаляпина, Римского-Корсакова, Чехова, Дягилева, Ермоловой, Станиславского, передав таким образом их мощные творческие импульсы в грядущий век.

Аркадий Иванович Кудря , Вера Алексеевна Смирнова-Ракитина , Екатерина Михайловна Алленова , Игорь Эммануилович Грабарь , Марк Исаевич Копшицер

Биографии и Мемуары / Живопись, альбомы, иллюстрированные каталоги / Прочее / Изобразительное искусство, фотография / Документальное

Похожие книги

Третий звонок
Третий звонок

В этой книге Михаил Козаков рассказывает о крутом повороте судьбы – своем переезде в Тель-Авив, о работе и жизни там, о возвращении в Россию…Израиль подарил незабываемый творческий опыт – играть на сцене и ставить спектакли на иврите. Там же актер преподавал в театральной студии Нисона Натива, создал «Русскую антрепризу Михаила Козакова» и, конечно, вел дневники.«Работа – это лекарство от всех бед. Я отдыхать не очень умею, не знаю, как это делается, но я сам выбрал себе такой путь». Когда он вернулся на родину, сбылись мечты сыграть шекспировских Шейлока и Лира, снять новые телефильмы, поставить театральные и музыкально-поэтические спектакли.Книга «Третий звонок» не подведение итогов: «После третьего звонка для меня начинается момент истины: я выхожу на сцену…»В 2011 году Михаила Козакова не стало. Но его размышления и воспоминания всегда будут жить на страницах автобиографической книги.

Карина Саркисьянц , Михаил Михайлович Козаков

Биографии и Мемуары / Театр / Психология / Образование и наука / Документальное