Читаем Олег Борисов полностью

Он жил не в параллельных мирах. Не пресмыкался и не гнул спину ни перед одним режиссером. Даже перед таким, как Георгий Александрович Товстоногов, к которому Олег Иванович, заставший в БДТ «золотой период», относился с огромным уважением. Он всегда — как ученик, волновался, идя к Товстоногову на репетицию любого спектакля («После его репетиций, — записывал в дневнике, — три рубахи выжимал — от волнения, страха, что не поднять — надорвусь…»), дорожил его мнением. Отношением к себе. Но Борисов никогда, никоим образом не пытался приблизиться к Товстоногову, понравиться, грубо говоря, подольститься. Это был человек, который с достоинством ожидал, когда его позовут. И пока его не звали, он не лез.

«Всем понятно, — говорит Олег Меньшиков, — что мы жили в странное время, на которое пришелся расцвет творчества Олега Ивановича, в странной стране, особенно для художников странной — в стране запретов. И мы давно уже всем простили — и правильно сделали — то, что кто-то что-то не то играл, кто-то что-то говорил, кто-то кем-то был. А Борисову и прощать нечего. Для него, мне кажется, время всегда было одинаковое. Он и такой бы был сейчас, и двадцать лет назад, и двадцать лет вперед. Он из той породы, когда „Времена не выбирают, в них живут и умирают“. Вот он это с блеском и сделал».

Один из материалов о Борисове назывался «Неистовый и кроткий». Эти полярные, взаимоисключающие качества сливались в Борисове часто. Иногда это были неистовства, доведенные до пограничных состояний, до проявления самого крайнего напряжения человеческих сил, эмоций, как, скажем, в «Трех мешках сорной пшеницы» и «Кроткой». Иногда обнаруживалась кротость — в современных персонажах, более близких нам.

Борисов всегда поступал по велению своего разума. Это была, с его точки зрения, справедливость, рожденная его непреклонностью.

Чтобы человеку быть свободным, надо иметь мужество и обладать в каком-то смысле такой величиной таланта, который помог бы ему быть свободным. Все это непосредственно касается Олега Борисова. Он ни от кого не зависел и всецело принадлежал только семье и тому делу, которому служил — искусству. Он не имел никакого отношения к конъюнктуре, к закадровым или закулисным мизансценам. Не принадлежал ни к одной «тусовке», не выступал с высоких трибун и не говорил вещей, за которые ему было бы стыдно. Он был мужественно свободен и ревниво и целомудренно эту свободу охранял. Таких людей очень мало в жизни, а в искусстве тем более.

«Для меня, — говорит Вадим Абдрашитов, — он пример действительно свободного человека. Эта такая редкость. Независимо от ранга человека, от звания. Может быть, даже от количества талантов. Талант губится, когда человек теряет свободу. Я прочел в дневнике Олега Ивановича: „Роль делается за столом“. Это правда. Расслабленное, свободное, артистическое, светское состояние появлялось в нем после того, как глубоко внутри этот образ, эта роль, спектакль или фильм в целом был сложен за столом — в поезде, самолете, в момент переездов. После этого он был абсолютно легок, и такое было ощущение внешне, что человек не играет, а „вошел“ в кадр и сделал то, о чем его просили».

При первом знакомстве с ролью, прежде чем приступить к репетициям, Олег Иванович «играл» дома всех персонажей, пытаясь определить, кто как к кому относится. Он любил этим заниматься, это было ему интересно. В каждой роли присутствовало его «я», его личное отношение — каким бы ни был персонаж. Даже без грима он мог сыграть разных людей. Он не искал приспособлений к образу — шепелявить, хромать, еще что-то. Его Хейфец в фильме «Луна-парк» был настоящим евреем, а его Еремеев в спектакле «Прошлым летом в Чулимске» настоящим эвенком, хотя Борисов с исключительной деликатностью использовал национальные черты, совершенно, в отличие от большинства коллег, не прибегая к раздражающей интонационной подражательности. Его перевоплощения были всегда внутренними. Поэтому его и называли «скрупулезником». Все спешили закончить репетицию, а он пока не докопается, не допытается у режиссера, что таится в глубине образа, никуда не уйдет.

Внутренне бесстрашному Борисову не была присуща такая черта характера, как трусость — один из самых больших пороков. Он не знал компромиссов между истиной, поисками которой он — и не только в искусстве — занимался, и ложью, которую не воспринимал ни в каком виде — на дух не переносил. А с этим очень трудно жить. И совершенно не по-борисовски — пройти аккуратненько на цыпочках и моментально забыть про это, как на его глазах проходили и забывали коллеги.

От Борисова всегда шло ощущение абсолютно свободного человека. Свободного внутренне — от бесконечных тусовок, потока славы, лавины зависти, продуманных — ради собственной выгоды — взаимоотношений с властями. Он даже не был над всем этим. Он этого просто не замечал.

Перейти на страницу:

Все книги серии Жизнь замечательных людей

Газзаев
Газзаев

Имя Валерия Газзаева хорошо известно миллионам любителей футбола. Завершив карьеру футболиста, талантливый нападающий середины семидесятых — восьмидесятых годов связал свою дальнейшую жизнь с одной из самых трудных спортивных профессий, стал футбольным тренером. Беззаветно преданный своему делу, он смог добиться выдающихся успехов и получил широкое признание не только в нашей стране, но и за рубежом.Жизненный путь, который прошел герой книги Анатолия Житнухина, отмечен не только спортивными победами, но и горечью тяжелых поражений, драматическими поворотами в судьбе. Он предстает перед читателем как яркая и неординарная личность, как человек, верный и надежный в жизни, способный до конца отстаивать свои цели и принципы.Книга рассчитана на широкий круг читателей.

Анатолий Житнухин , Анатолий Петрович Житнухин

Биографии и Мемуары / Документальное
Пришвин, или Гений жизни: Биографическое повествование
Пришвин, или Гений жизни: Биографическое повествование

Жизнь Михаила Пришвина, нерадивого и дерзкого ученика, изгнанного из елецкой гимназии по докладу его учителя В.В. Розанова, неуверенного в себе юноши, марксиста, угодившего в тюрьму за революционные взгляды, студента Лейпцигского университета, писателя-натуралиста и исследователя сектантства, заслужившего снисходительное внимание З.Н. Гиппиус, Д.С. Мережковского и А.А. Блока, деревенского жителя, сказавшего немало горьких слов о русской деревне и мужиках, наконец, обласканного властями орденоносца, столь же интересна и многокрасочна, сколь глубоки и многозначны его мысли о ней. Писатель посвятил свою жизнь поискам счастья, он и книги свои писал о счастье — и жизнь его не обманула.Это первая подробная биография Пришвина, написанная писателем и литературоведом Алексеем Варламовым. Автор показывает своего героя во всей сложности его характера и судьбы, снимая хрестоматийный глянец с удивительной жизни одного из крупнейших русских мыслителей XX века.

Алексей Николаевич Варламов

Биографии и Мемуары / Документальное
Валентин Серов
Валентин Серов

Широкое привлечение редких архивных документов, уникальной семейной переписки Серовых, редко цитируемых воспоминаний современников художника позволило автору создать жизнеописание одного из ярчайших мастеров Серебряного века Валентина Александровича Серова. Ученик Репина и Чистякова, Серов прославился как непревзойденный мастер глубоко психологического портрета. В своем творчестве Серов отразил и внешний блеск рубежа XIX–XX веков и нараставшие в то время социальные коллизии, приведшие страну на край пропасти. Художник создал замечательную портретную галерею всемирно известных современников – Шаляпина, Римского-Корсакова, Чехова, Дягилева, Ермоловой, Станиславского, передав таким образом их мощные творческие импульсы в грядущий век.

Аркадий Иванович Кудря , Вера Алексеевна Смирнова-Ракитина , Екатерина Михайловна Алленова , Игорь Эммануилович Грабарь , Марк Исаевич Копшицер

Биографии и Мемуары / Живопись, альбомы, иллюстрированные каталоги / Прочее / Изобразительное искусство, фотография / Документальное

Похожие книги

Третий звонок
Третий звонок

В этой книге Михаил Козаков рассказывает о крутом повороте судьбы – своем переезде в Тель-Авив, о работе и жизни там, о возвращении в Россию…Израиль подарил незабываемый творческий опыт – играть на сцене и ставить спектакли на иврите. Там же актер преподавал в театральной студии Нисона Натива, создал «Русскую антрепризу Михаила Козакова» и, конечно, вел дневники.«Работа – это лекарство от всех бед. Я отдыхать не очень умею, не знаю, как это делается, но я сам выбрал себе такой путь». Когда он вернулся на родину, сбылись мечты сыграть шекспировских Шейлока и Лира, снять новые телефильмы, поставить театральные и музыкально-поэтические спектакли.Книга «Третий звонок» не подведение итогов: «После третьего звонка для меня начинается момент истины: я выхожу на сцену…»В 2011 году Михаила Козакова не стало. Но его размышления и воспоминания всегда будут жить на страницах автобиографической книги.

Карина Саркисьянц , Михаил Михайлович Козаков

Биографии и Мемуары / Театр / Психология / Образование и наука / Документальное