Читаем Олег Борисов полностью

Борисов с самого начала исходил из того, что он играет «русского Гамлета» — имя это было дано Павлу за границей. «То, что его так назвали, о многом говорит, и я защищаю этого человека», — объяснял свою позицию Олег Иванович. Павел обречен, он чувствует приближение конца, это как раз основное, можно сказать, сквозное действие, задуманное Борисовым. Основная задача. С первого же выхода Павел чувствует приближение смерти. Он идет ва-банк, летит в пропасть. Сознательно — зная, понимая, что ему уготовано, — он напоследок так доказывает всем, что, как ни странно, этот полет в пропасть — обретение свободы.

Маленький, щупленький, тщедушный, человек, если посмотреть со стороны, вроде бы далекий от актерской профессии, вылетал на огромную, самую большую в Европе театральную сцену, полностью открытую художником спектакля Иосифом Сумбаташвили — танки по такой сцене могут передвигаться! (Существует легенда о взводе солдат-призраков с лейтенантом во главе, которые потерялись в театре во время его строительства.) И заполнял собой эту громадину. В первую же секунду — своей энергетикой, своим счетом к жизни, счетом к себе самому. И сцена на глазах становилась меньше.

«„Павел I“, — писала театральный критик Ирина Василишина, — стал бенефисом Олега Борисова. Уже само первое появление актера в образе Павла принесло истинное наслаждение. Легкая, угловатая фигура, стремительная, какая-то прыгающая походка, пронзительный взгляд, раздутые ноздри, причудливо-нервная игра с тростью… Личность властная, страшная и жалкая одновременно. Сцена буквально заполнена актером, его энергией, темпераментом, страстью, нервом. Государь, властелин, жертва, человек… Есть, за кем следить, есть, о чем думать. Есть радость от подлинного, добротного актерского мастерства». «На Борисова, — отмечал Юрий Аптер, — можно смотреть бесконечно и бесконечно наслаждаться его мастерством».

В роли Павла Олег Борисов доходил до неких мистических ее краев и касался бездны. Может быть, поэтому воздействие его на зрителя было невероятным по силе своей. На сцене могло находиться десять, пятнадцать, двадцать актеров, но при выходе этого маленького, лысого человека с тросточкой, далеко не красавца, далеко не гиганта, — все окружающие куда-то отодвигались и тысяча двести зрителей в зале Театра армии (на его спектакле всегда были аншлаги!) замыкались на нем.

Стоило ему по сюжетной необходимости покинуть сцену, она моментально меркла и скучнела — от общей, по замечанию Ирины Василишиной, «актерской приблизительности, какой-то бутафорской неухоженности». Юрий Аптер по этому поводу высказывается еще жестче: «…спектакля как цельного произведения, нет, есть только великолепный Олег Борисов, что, в общем-то, не является открытием или событием».

Интересное наблюдение по этому поводу у Оксаны Корневой: «…произошла в спектакле такая, на мой взгляд, любопытная вещь: растренированность, неумелость и депрофессионализация труппы, сказавшаяся даже в неумении носить исторические костюмы, вести себя соответственно эпохе и месту, говорить в историческом и литературном контексте данного произведения, — все это использовано режиссером. Он и не упорствовал, кажется, на историческом соответствии, ведь, наверное, такой мастер, как Хейфец, сумел бы настоять на своем. И жалость непрофессиональности, расхлябанность неансамблевости воспринимаются как жалкое состояние общества, окружавшее Павла, как полное отсутствие духовности и значительности личностей».

Борисов был над бездной… Его энергия, его лицо, его пластика, его нервная система удивительно совпали с нашими представлениями о том, каким был этот невероятно несчастный русский царь. Его работа в «Павле» поражала. Поражала энергией человека, знающего, чувствующего, что времени ему дано немного.

Артист Валерий Баринов считает, что его профессия вообще очень зависимая: зависит от текста, от режиссера, от художника, костюмера, от партнеров… «Но это, — говорит он, — еще и самая свободная профессия». И ссылается на Борисова, с которым снимался в «Подростке»: «Олег Иванович — царствие ему небесное — великий был артист! Вот он мне говорил: у артиста есть единственный инструмент, на котором он работает, — он сам, и этот инструмент должен быть в состоянии такой постоянной готовности. А для этого артист должен быть внутренне свободен». Выражение Антона Павловича Чехова «Странные люди, эти артисты. Да и люди ли они вообще?» совершенно справедливо по отношению к этим «нелюдям». Но такая у артиста профессия. Он — сам себе музыкант и сам себе инструмент. И если он сам не научится уважать этот инструмент, его никто не будет уважать. Многие работавшие с Борисовым вспоминают, что он всегда спрашивал: «Где будем брать энергию?» Без нее человек неинтересен, а самый большой приток энергии дает любовь. Энергию он брал во время репетиций обычно в паузах, в оценках. И не в самих даже оценках — в темпераменте оценок.

Перейти на страницу:

Все книги серии Жизнь замечательных людей

Газзаев
Газзаев

Имя Валерия Газзаева хорошо известно миллионам любителей футбола. Завершив карьеру футболиста, талантливый нападающий середины семидесятых — восьмидесятых годов связал свою дальнейшую жизнь с одной из самых трудных спортивных профессий, стал футбольным тренером. Беззаветно преданный своему делу, он смог добиться выдающихся успехов и получил широкое признание не только в нашей стране, но и за рубежом.Жизненный путь, который прошел герой книги Анатолия Житнухина, отмечен не только спортивными победами, но и горечью тяжелых поражений, драматическими поворотами в судьбе. Он предстает перед читателем как яркая и неординарная личность, как человек, верный и надежный в жизни, способный до конца отстаивать свои цели и принципы.Книга рассчитана на широкий круг читателей.

Анатолий Житнухин , Анатолий Петрович Житнухин

Биографии и Мемуары / Документальное
Пришвин, или Гений жизни: Биографическое повествование
Пришвин, или Гений жизни: Биографическое повествование

Жизнь Михаила Пришвина, нерадивого и дерзкого ученика, изгнанного из елецкой гимназии по докладу его учителя В.В. Розанова, неуверенного в себе юноши, марксиста, угодившего в тюрьму за революционные взгляды, студента Лейпцигского университета, писателя-натуралиста и исследователя сектантства, заслужившего снисходительное внимание З.Н. Гиппиус, Д.С. Мережковского и А.А. Блока, деревенского жителя, сказавшего немало горьких слов о русской деревне и мужиках, наконец, обласканного властями орденоносца, столь же интересна и многокрасочна, сколь глубоки и многозначны его мысли о ней. Писатель посвятил свою жизнь поискам счастья, он и книги свои писал о счастье — и жизнь его не обманула.Это первая подробная биография Пришвина, написанная писателем и литературоведом Алексеем Варламовым. Автор показывает своего героя во всей сложности его характера и судьбы, снимая хрестоматийный глянец с удивительной жизни одного из крупнейших русских мыслителей XX века.

Алексей Николаевич Варламов

Биографии и Мемуары / Документальное
Валентин Серов
Валентин Серов

Широкое привлечение редких архивных документов, уникальной семейной переписки Серовых, редко цитируемых воспоминаний современников художника позволило автору создать жизнеописание одного из ярчайших мастеров Серебряного века Валентина Александровича Серова. Ученик Репина и Чистякова, Серов прославился как непревзойденный мастер глубоко психологического портрета. В своем творчестве Серов отразил и внешний блеск рубежа XIX–XX веков и нараставшие в то время социальные коллизии, приведшие страну на край пропасти. Художник создал замечательную портретную галерею всемирно известных современников – Шаляпина, Римского-Корсакова, Чехова, Дягилева, Ермоловой, Станиславского, передав таким образом их мощные творческие импульсы в грядущий век.

Аркадий Иванович Кудря , Вера Алексеевна Смирнова-Ракитина , Екатерина Михайловна Алленова , Игорь Эммануилович Грабарь , Марк Исаевич Копшицер

Биографии и Мемуары / Живопись, альбомы, иллюстрированные каталоги / Прочее / Изобразительное искусство, фотография / Документальное

Похожие книги

Третий звонок
Третий звонок

В этой книге Михаил Козаков рассказывает о крутом повороте судьбы – своем переезде в Тель-Авив, о работе и жизни там, о возвращении в Россию…Израиль подарил незабываемый творческий опыт – играть на сцене и ставить спектакли на иврите. Там же актер преподавал в театральной студии Нисона Натива, создал «Русскую антрепризу Михаила Козакова» и, конечно, вел дневники.«Работа – это лекарство от всех бед. Я отдыхать не очень умею, не знаю, как это делается, но я сам выбрал себе такой путь». Когда он вернулся на родину, сбылись мечты сыграть шекспировских Шейлока и Лира, снять новые телефильмы, поставить театральные и музыкально-поэтические спектакли.Книга «Третий звонок» не подведение итогов: «После третьего звонка для меня начинается момент истины: я выхожу на сцену…»В 2011 году Михаила Козакова не стало. Но его размышления и воспоминания всегда будут жить на страницах автобиографической книги.

Карина Саркисьянц , Михаил Михайлович Козаков

Биографии и Мемуары / Театр / Психология / Образование и наука / Документальное