Читаем Олег Борисов полностью

Караулов называет борисовскую концепцию «Павла I» в первом, стоит напомнить, прочтении Дмитрия Мережковского на театре «вызывающей». Но она основана не на пьесе Мережковского, в которой, нельзя не согласиться с Андреем Карауловым, «ничего не договорено до конца. Сказано о многом, но не о главном: Павел, правитель российский, заслонен в пьесе человеком по имени Павел; это, скорее, пьеса о его личной жизни, чем о государстве…», а на изучении большого количества доступных источников, что всегда делал Борисов, приступая к работе над новой ролью.

«Борисов не знаком с историками», — пишет Караулов и добавляет в скобках: «Он вообще мало с кем знаком». Олега Ивановича эта фраза повеселила. В дневнике он не без иронии назвал ее «обидной»: «Просто не кричу об этом на каждом углу и не умею извлекать выгоду. Я даже с принцессой Маргарет знаком, если уж на то пошло… Разве что не на дружеской ноге».

Его познания в истории, в данном случае — о Павле I, вовсе не носят «приблизительный характер», как об этом говорят (в частности, тот же Караулов). Конечно, Борисов не исследователь исторических процессов, его поиски не сравнить с поисками академических ученых. Да для него в этом не было никакой необходимости. Он не историк-исследователь, а художник-исследователь. Из того, что Борисов прочитал и узнал об эпохе Павла I, о предшествовавшем ей времени и о времени «послепавловском», у него и сложилась концепция, позволившая ему передать со сцены обнаженный нерв. Когда Олег Иванович только-только приступал к работе над «Павлом I», друг семьи, Маргарита Литвин («Из Москвы приехала Рита, наш многолетний преданный друг, — записано в дневнике Борисова о Маргарите. — У нас в жизни не много было друзей — все разъехались, а Риточка — рядом. По случаю премьеры или другого события всегда хорошую книгу подарит. В последний раз — Ренана».) раздобыла дефицитную по тем временам замечательную книгу Натана Яковлевича Эйдельмана «Грань веков». Она, прочитанная с карандашом в руках, стала для Борисова еще одним серьезным источником для его размышлений о Павле. Борисов всегда к сути роли прорывался ценой огромных усилий. И в некоторой степени борисовский Павел — «русский Гамлет» — стал продолжением исследования Эйдельмана, разорвал рамки исторического клише, предстал не знающим удержу в проявлениях деспотизма тираном, а — человеком.

Запомнился Борисову рассказанный Эйдельманом эпизод из жизни Павла, заинтересовавший Пушкина. Александр Сергеевич дежурил в Министерстве иностранных дел с одним очень старым чиновником. Тот поведал ему, как в одну из комнат Михайловского замка однажды ворвался император Павел в сопровождении этого самого чиновника, приказал взять ему бумагу и начал диктовать указ. «Тот не вовремя капнул чернилами, после чего бросился на поиски нового листа, нового пера, заново стал выводить заголовок. Павел же не прекращал диктовки и, гремя сапогами, расхаживал по комнате. Потом потребовал для подписания. Ему подали лист, на котором был один лишь заголовок… Пушкина интересовало, как в этом случае поступил государь. „А очень просто, — поведал ему чиновник. — В рожу дал, и совершенно заслуженно“. „Что же все-таки диктовал вам Павел?“ — допытывался у него Пушкин. „Хоть убейте, сказать не могу… Я так был напуган, что ни одного слова не запомнил“…» Пушкин потом назовет Павла «врагом коварства и невежд», «увенчанным злодеем». Захочет писать его историю и Лев Николаевич Толстой, он так и скажет: «Я нашел исторического героя», но — не успел.

Почему вдруг «русский Гамлет»? Откуда это пошло? «Издавна, — пишет историк Александр Боханов, — существовала одна аналогия, уподобляющая Павла Петровича известному шекспировскому герою. В феврале 1900 года журналист, драматург и издатель столичной газеты „Новое время“ A. C. Суворин (1834–1912) записал в дневнике свой разговор с дипломатом и историком графом С. С. Татищевым (1846–1906), занимавшимся исследованиями эпохи Павла Петровича. Граф высказался в беседе вполне определенно: „Павел был Гамлет отчасти, по крайней мере, положение его было гамлетовское и ‘Гамлет’ был запрещен при Екатерине II“. После подобной исторической реминисценции Суворин заключил: „В самом деле, очень похоже. Разница только в том, что у Екатерины вместо Клавдия был Орлов и другие. Мне никогда это не приходило в голову“».

Перейти на страницу:

Все книги серии Жизнь замечательных людей

Газзаев
Газзаев

Имя Валерия Газзаева хорошо известно миллионам любителей футбола. Завершив карьеру футболиста, талантливый нападающий середины семидесятых — восьмидесятых годов связал свою дальнейшую жизнь с одной из самых трудных спортивных профессий, стал футбольным тренером. Беззаветно преданный своему делу, он смог добиться выдающихся успехов и получил широкое признание не только в нашей стране, но и за рубежом.Жизненный путь, который прошел герой книги Анатолия Житнухина, отмечен не только спортивными победами, но и горечью тяжелых поражений, драматическими поворотами в судьбе. Он предстает перед читателем как яркая и неординарная личность, как человек, верный и надежный в жизни, способный до конца отстаивать свои цели и принципы.Книга рассчитана на широкий круг читателей.

Анатолий Житнухин , Анатолий Петрович Житнухин

Биографии и Мемуары / Документальное
Пришвин, или Гений жизни: Биографическое повествование
Пришвин, или Гений жизни: Биографическое повествование

Жизнь Михаила Пришвина, нерадивого и дерзкого ученика, изгнанного из елецкой гимназии по докладу его учителя В.В. Розанова, неуверенного в себе юноши, марксиста, угодившего в тюрьму за революционные взгляды, студента Лейпцигского университета, писателя-натуралиста и исследователя сектантства, заслужившего снисходительное внимание З.Н. Гиппиус, Д.С. Мережковского и А.А. Блока, деревенского жителя, сказавшего немало горьких слов о русской деревне и мужиках, наконец, обласканного властями орденоносца, столь же интересна и многокрасочна, сколь глубоки и многозначны его мысли о ней. Писатель посвятил свою жизнь поискам счастья, он и книги свои писал о счастье — и жизнь его не обманула.Это первая подробная биография Пришвина, написанная писателем и литературоведом Алексеем Варламовым. Автор показывает своего героя во всей сложности его характера и судьбы, снимая хрестоматийный глянец с удивительной жизни одного из крупнейших русских мыслителей XX века.

Алексей Николаевич Варламов

Биографии и Мемуары / Документальное
Валентин Серов
Валентин Серов

Широкое привлечение редких архивных документов, уникальной семейной переписки Серовых, редко цитируемых воспоминаний современников художника позволило автору создать жизнеописание одного из ярчайших мастеров Серебряного века Валентина Александровича Серова. Ученик Репина и Чистякова, Серов прославился как непревзойденный мастер глубоко психологического портрета. В своем творчестве Серов отразил и внешний блеск рубежа XIX–XX веков и нараставшие в то время социальные коллизии, приведшие страну на край пропасти. Художник создал замечательную портретную галерею всемирно известных современников – Шаляпина, Римского-Корсакова, Чехова, Дягилева, Ермоловой, Станиславского, передав таким образом их мощные творческие импульсы в грядущий век.

Аркадий Иванович Кудря , Вера Алексеевна Смирнова-Ракитина , Екатерина Михайловна Алленова , Игорь Эммануилович Грабарь , Марк Исаевич Копшицер

Биографии и Мемуары / Живопись, альбомы, иллюстрированные каталоги / Прочее / Изобразительное искусство, фотография / Документальное

Похожие книги

Третий звонок
Третий звонок

В этой книге Михаил Козаков рассказывает о крутом повороте судьбы – своем переезде в Тель-Авив, о работе и жизни там, о возвращении в Россию…Израиль подарил незабываемый творческий опыт – играть на сцене и ставить спектакли на иврите. Там же актер преподавал в театральной студии Нисона Натива, создал «Русскую антрепризу Михаила Козакова» и, конечно, вел дневники.«Работа – это лекарство от всех бед. Я отдыхать не очень умею, не знаю, как это делается, но я сам выбрал себе такой путь». Когда он вернулся на родину, сбылись мечты сыграть шекспировских Шейлока и Лира, снять новые телефильмы, поставить театральные и музыкально-поэтические спектакли.Книга «Третий звонок» не подведение итогов: «После третьего звонка для меня начинается момент истины: я выхожу на сцену…»В 2011 году Михаила Козакова не стало. Но его размышления и воспоминания всегда будут жить на страницах автобиографической книги.

Карина Саркисьянц , Михаил Михайлович Козаков

Биографии и Мемуары / Театр / Психология / Образование и наука / Документальное