Олег Борисов

И Смелянский решил удержать Борисова «Павлом I».

История с этой пьесой Дмитрия Мережковского развивалась следующим образом.

Во второй половине 1980-х годов, в перестроечные уже времена, в СССР в полный голос заговорили о необходимости издания книг писателей, которых прежде запрещали. Из уст академика Дмитрия Сергеевича Лихачева прозвучала в числе прочих фамилия Мережковского. Во время очередного трепа в литературном отделе МХТ кто-то (скорее всего, это был Смелянский) произнес: «Подождите! Ведь у Мережковского были пьесы!» И сразу вспомнили о «Павле I».

Смелянский во мхатовских недрах обнаружил ветхий экземпляр «Павла I». Отдал его Леониду Хейфецу, распорядившись перед тем, как отдавать, перепечатать. Напечатанный на машинке экземпляр отнес Ефремову. Сказал, радостно прибежав в кабинет к Олегу Николаевичу (и Хейфец, прочитав, примчался следом и сообщил художественному руководителю о непреодолимом желании поставить «Павла I» с Борисовым): «Если и есть пьеса в русской драматургии для Олега Борисова — это „Павел I“». (И критики после появления «Павла I» на сцене скажут в один голос: «Борисов родился, чтобы сыграть Павла I»: удивительным образом совпали энергетика Борисова, его лицо, пластика, нервная система с представлениями о том, каким был «этот невероятно несчастный русский царь».) «Давай. Почитаю», — без энтузиазма ответил Смелянскому Ефремов.

Хейфец — по приглашению Ефремова — пришел во МХАТ незадолго до событий с «Павлом». Успел поставить там пьесу Владимира Арро «Колея». Потом собирался взяться за «Павла I». Когда он читал текст, переданный ему Смелянским, буквально с третьей фразы Павел в его воображении заговорил голосом Олега Борисова… «Я, — рассказывал Леонид Хейфец, — сразу понял, что это его роль». Жили Борисов и Хейфец неподалеку друг от друга. После заседаний правления Художественного театра частенько вместе шли пешком домой. Говорили только о «Павле». Не ставя перед собой такой задачи, фактически наговаривали, прорабатывали темы будущего спектакля. «Борисов, — вспоминает Хейфец, — знал о нем значительно больше, чем я…»

Позже, когда они уже работали над «Павлом» в Центральном театре Советской армии (ЦТСА), Леонид Ефимович рассказывал, что Олег Иванович оказался более подготовленным к работе, нежели он. С точки зрения понимания Мережковского, его философии, мироощущения. Хейфец репетировал с Борисовым первый раз и сразу же — на уровне интуиции — почувствовал, что ему необходимо «соответствовать» великому актеру. Это ощущение чрезвычайно режиссера мобилизовало.

Понимание Борисовым Павла было совершенным: полным и объемным. Он рассказывал Хейфецу, что во встрече с Мережковским есть некое мистическое переплетение: очень давно, когда имя Мережковского еще было «подо льдом», он на книжном развале наткнулся на маленький обветшалый томик, сразу его купил, стал читать, прочел и таким образом, задолго, как говорит Хейфец, «до многих из нас, — узнал». Сам Хейфец Мережковского не читал до той поры, пока академик Лихачев не «дал сигнал» о возвращении русской эмигрантской культуры и пока не появилась реальная возможность прочесть.

После того как Борисов сыграл в БДТ «Короля Генриха IV», у него возникли «связи» в главном ленинградском книжном магазине — «Букинисте» на Литейном. Директор магазина пригласила заходить. Олег Иванович рассказывал о первом результате нового знакомства: полное и первое посмертное собрание сочинений Пушкина 1855 года, семь томов в зеленом кожаном переплете и Тютчев издания 1900 года. Тогда же ему рассказали, что незадолго до его прихода «Букинист» посетил Георгий Александрович Товстоногов и ушел с Полным собранием сочинений Мережковского. Борисову пообещали: если кто-нибудь еще сдаст Мережковского, его оставят для Олега Ивановича. Обещание сдержали.

Мережковский, да и не только он — Гоголь и Достоевский тоже, — ведет у Борисова свое начало со школьной учительницы по русскому языку и литературе, рассказывавшей о запрещенном тогда писателе и его произведениях.

«Мережковский для меня, — говорил потом Борисов, — это Литейный, магазин „Букинист“, шестидесятые годы, прогулки с маленьким сыном у Владимирского собора (слава Богу, ныне уже действующего), у музея Достоевского на Кузнечном… Это знакомство с людьми, которые мне позволяли заходить в запасники „Букиниста“, где я покупал литературу, которая меня интересует… Предполагал ли я тогда, что этот человек когда-нибудь встанет на моем пути?»

Фигура Павла запала в душу Олегу Ивановичу сразу после того, как он о нем узнал, прочитав Мережковского. «Обидно, — говорил Борисов, — что такое предназначение людей, которые могли бы много полезного сделать, — не понято. Достаточно прочитать все указы, которые он за четыре года издал (2248 серьезных, влияющих на жизнь страны актов за 1582 дня царствования. — А. Г.). Человек, который хотел в России создать лучшую в мире армию, выбрав прусский образец. Конечно, он мог считаться сумасшедшим. Исходя из того, что России порядок просто неведом. И сейчас, как тогда…