Читаем Олег Борисов полностью

«Вся актерская природа Борисова, — считает Борис Любимов, — открыта для встречи с Достоевским: легкая возбудимость, сменяющаяся апатией, открытая зрителю одновременная пульсация противоположных мыслей и чувств, насмешка, цинизм в глазах, неожиданно вспыхивающих неуемной тоской по правде, добру и красоте, скрыто живущих в человеке; кажущееся физическое бессилие, и вдруг неожиданная мощь нервной энергии, „подбрасывающая актера чуть не к потолку“».

Борис Любимов полагает, что непредсказуемость, неуловимость интонаций и жестов, ясный добрый взгляд, скрытый темперамент, живущий в хрупкой фигурке, и столь важная для Достоевского и для постановщика спектакля неиспорченная, органическая, истовая вера в добро делают Татьяну Шестакову, одну из самых неординарных молодых актрис того времени, равноправной участницей диалога с Олегом Борисовым, «трагической кончиной своей разрушающей хитросплетение его болезненной мысли».

Если «ленинградская» Кроткая, которую играла Наталья Акимова, была, по мнению известного театроведа Веры Максимовой, «скорее, лицом сострадательным, объектом чужого воздействия, чужой воли», то Кроткая «московская» в исполнении Татьяны Шестаковой — «одна из двоих, равно униженных миром, равно одиноких».

«Беспощадная исповедальность, — пишет Максимова, — стала основой роли, сыгранной Олегом Борисовым. Перед нами пример исполнения, подробнейшего в своих внутренних ходах, заставляющего вслушиваться, всматриваться в себя, входить в бесстрашное обнажение тайн внутренней жизни героя. „Человек из подполья“, так чувствовавшийся в ленинградской постановке, озлобленный, все подвергающий сомнению и отрицанию, стыдящийся собственного ничтожества, бессильно мстящий за него лишь словами, наедине с собой воспаряющий в гордыне, на московской сцене значительно потеснен. Искренности, боли, мучительного сознания вины, мучительных поисков причин трагедии в московском спектакле стало больше. Перед нами нечастый на сегодняшней сцене пример подлинно трагедийного актерского исполнения. Потеряв Кроткую, герой и сам подходит к черте небытия. Существуя в предельно напряженном внутреннем ритме, Борисов с поразительной легкостью и естественностью меняет объекты и способы общения. Он переходит от рассказа-повествования к монологу-исповеди, диалогу-спору в защиту и обвинение самого себя. Работа О. Борисова, так же как и Т. Шестаковой, свидетельствует об усложнении, возрастании внутренней подвижности искусства актерского психологического реализма, как бы допускающего в себя и законы иных направлений. Актер совмещает органику существования, растворения в образе и отчуждения от него. Спектакль исследует природу человеческого одиночества, внутренней логикой своей зовя к его определению. Немноголюдный, он, тем не менее, развертывает эпическое полотно искажающей людей жизни. Он, безусловно, принадлежит к значительным художественным событиям последнего театрального времени».

Маргарита Литвин смотрела московскую «Кроткую» много раз и всегда думала: «Господи… вот смешная сцена была, когда они сидят за завтраком и как хорошо… яйцо… скорлупу снимают… как хорошо, вот сегодня они не поссорятся и все будет хорошо. В надежде, что уж сегодня-то все будет совершенно по-другому. Удивительно».

«Олег Иванович, — говорит Маргарита Литвин, — умел подвести тебя к тому, что сегодня будет совсем все другое, сегодня будет мир, сегодня не будет этой трагедии, она не выбросится из окна, и он не сойдет с ума… Вот так он умел действовать на всех, наверное, зрителей. Это гений, талант. У него всегда было вдохновение. Никогда не играл просто так. Поразительный магнетизм. Играл, казалось, для одного зрителя. И ему одному объяснял. А получалось так, что этим „одним зрителем“ были мы все. И объяснял он всем нам. Поразительный актер. Сейчас таких нет. И не будет».

И всегда, вопреки логике, казалось — это подтвердят все, кто видел «Кроткую» несколько раз, — что в каждом следующем спектакле Борисов играет по-другому. Убери из «Кроткой» Борисова, и никто — при этой же режиссуре Додина — не сыграет. Проговорит текст Достоевского. Скажут: какой замечательный писатель Достоевский. Никто — по «Кроткой», в которой Борисов, — и Достоевского не вспоминает. Кажется, Борисов написал сам для себя. Он — хозяин всего. Он — нами владеет. И относится это не только к роли в «Кроткой». Ко многим другим ролям — тоже. Без Кистерева — Борисова, скажем, невозможно представить себе «Три мешка сорной пшеницы».

По мнению Маргариты Литвин, Олег Иванович сочетал в себе непостижимые эмоции с рацио. «„Кроткая“, на мой взгляд, — говорит она, — вся на этом построена. Запредельное что-то и рациональный страшный человек, который и страдает, и анализирует, и завладевает нами, и в эту воронку нас втягивает. Он как бы со стороны наблюдает за собой. Делится персонаж на две части. И текст он говорит, и одновременно наблюдает за собой. В нем загадочно все это сочеталось…»

Перейти на страницу:

Все книги серии Жизнь замечательных людей

Газзаев
Газзаев

Имя Валерия Газзаева хорошо известно миллионам любителей футбола. Завершив карьеру футболиста, талантливый нападающий середины семидесятых — восьмидесятых годов связал свою дальнейшую жизнь с одной из самых трудных спортивных профессий, стал футбольным тренером. Беззаветно преданный своему делу, он смог добиться выдающихся успехов и получил широкое признание не только в нашей стране, но и за рубежом.Жизненный путь, который прошел герой книги Анатолия Житнухина, отмечен не только спортивными победами, но и горечью тяжелых поражений, драматическими поворотами в судьбе. Он предстает перед читателем как яркая и неординарная личность, как человек, верный и надежный в жизни, способный до конца отстаивать свои цели и принципы.Книга рассчитана на широкий круг читателей.

Анатолий Житнухин , Анатолий Петрович Житнухин

Биографии и Мемуары / Документальное
Пришвин, или Гений жизни: Биографическое повествование
Пришвин, или Гений жизни: Биографическое повествование

Жизнь Михаила Пришвина, нерадивого и дерзкого ученика, изгнанного из елецкой гимназии по докладу его учителя В.В. Розанова, неуверенного в себе юноши, марксиста, угодившего в тюрьму за революционные взгляды, студента Лейпцигского университета, писателя-натуралиста и исследователя сектантства, заслужившего снисходительное внимание З.Н. Гиппиус, Д.С. Мережковского и А.А. Блока, деревенского жителя, сказавшего немало горьких слов о русской деревне и мужиках, наконец, обласканного властями орденоносца, столь же интересна и многокрасочна, сколь глубоки и многозначны его мысли о ней. Писатель посвятил свою жизнь поискам счастья, он и книги свои писал о счастье — и жизнь его не обманула.Это первая подробная биография Пришвина, написанная писателем и литературоведом Алексеем Варламовым. Автор показывает своего героя во всей сложности его характера и судьбы, снимая хрестоматийный глянец с удивительной жизни одного из крупнейших русских мыслителей XX века.

Алексей Николаевич Варламов

Биографии и Мемуары / Документальное
Валентин Серов
Валентин Серов

Широкое привлечение редких архивных документов, уникальной семейной переписки Серовых, редко цитируемых воспоминаний современников художника позволило автору создать жизнеописание одного из ярчайших мастеров Серебряного века Валентина Александровича Серова. Ученик Репина и Чистякова, Серов прославился как непревзойденный мастер глубоко психологического портрета. В своем творчестве Серов отразил и внешний блеск рубежа XIX–XX веков и нараставшие в то время социальные коллизии, приведшие страну на край пропасти. Художник создал замечательную портретную галерею всемирно известных современников – Шаляпина, Римского-Корсакова, Чехова, Дягилева, Ермоловой, Станиславского, передав таким образом их мощные творческие импульсы в грядущий век.

Аркадий Иванович Кудря , Вера Алексеевна Смирнова-Ракитина , Екатерина Михайловна Алленова , Игорь Эммануилович Грабарь , Марк Исаевич Копшицер

Биографии и Мемуары / Живопись, альбомы, иллюстрированные каталоги / Прочее / Изобразительное искусство, фотография / Документальное

Похожие книги

Третий звонок
Третий звонок

В этой книге Михаил Козаков рассказывает о крутом повороте судьбы – своем переезде в Тель-Авив, о работе и жизни там, о возвращении в Россию…Израиль подарил незабываемый творческий опыт – играть на сцене и ставить спектакли на иврите. Там же актер преподавал в театральной студии Нисона Натива, создал «Русскую антрепризу Михаила Козакова» и, конечно, вел дневники.«Работа – это лекарство от всех бед. Я отдыхать не очень умею, не знаю, как это делается, но я сам выбрал себе такой путь». Когда он вернулся на родину, сбылись мечты сыграть шекспировских Шейлока и Лира, снять новые телефильмы, поставить театральные и музыкально-поэтические спектакли.Книга «Третий звонок» не подведение итогов: «После третьего звонка для меня начинается момент истины: я выхожу на сцену…»В 2011 году Михаила Козакова не стало. Но его размышления и воспоминания всегда будут жить на страницах автобиографической книги.

Карина Саркисьянц , Михаил Михайлович Козаков

Биографии и Мемуары / Театр / Психология / Образование и наука / Документальное