Олег Борисов

«Кроткая», ошеломившая театральную общественность обеих столиц, получила достойную критику. «Сюжет этого „фантастического рассказа“, как назвал его Достоевский, навеян трагическими проблемами и событиями реального бытия, осмыслявшимися писателем в его „Дневнике“, — отмечала в статье „Достоевский на сцене“ Нина Рабинянц. — Театр создал спектакль о пагубности капитуляции перед злом, когда внутренне рушится униженный и оскорбленный человек. И, ожесточившийся в болезненном самоутверждении, множит, сам того не ведая, жестокость окружающего. Убивает то добро, которое могло стать для него самого нравственной опорой. Это спектакль о неотвратимом одиночестве как расплате за гордыню и эгоцентризм, за насилие над душой ближнего. И о позднем, но все же просветляющем человека сознании своей ответственности за случившееся. В инсценировке и решении спектакля замечательно реализовалась структура рассказа, которая с предельным напряжением обнаруживает его трагическую суть, но для театра представляет огромные трудности. Рассказ построен как монолог героя, пытающегося у гроба жены-самоубийцы „уяснить“ случившееся, собрать „мысли в точку“. Режиссерский замысел Л. Додина, претворенный художником Э. Кочергиным в истинно „достоевских“ трагически сгущенных образах, замечательно воплощают актеры. И прежде всего О. Борисов, играющий главного героя — роль, которая, безусловно, принадлежит к наисложнейшим для исполнения. Одновременность существования в нескольких планах — проживаемое заново прошлое и настоящее с его нарастающей мукой, смятенный диалог с самим собой и дерзкие апелляции к миру, биение язвительной мысли и казнь души — эти условия игры выдержаны актером идеально. Борисов играет с предельной мерой отдачи, столь редкой сегодня, но без которой немыслимо глубинное раскрытие образов Достоевского. Разрушительные противоречия своего героя артист постигает исчерпывающе… Борисов играет весь ад, всю внутреннюю пытку несправедливо отверженного… Играет презрение к миру и зависимость от него. Здесь и трагическая „неготовность к добру“ — для Достоевского мотив существенный. И страстная тоска о добре, понимании, любящем, родном сердце. И дьявольская недоверчивость, снедающий страх быть непонятым, неоцененным».

Артист, по мнению Нинель Исмаиловой, обращается по большей части к самому себе, а иногда, с раздражением, — к зрителям, ведь его никто не понимает, никто. Несравненная сила и сложность Достоевского в том именно, что он обнажает высочайшую деятельность психики, и Борисов в прямом смысле делает для зрителя осязаемым процесс мышления-переживания. Здесь такая энергия исповеди, такая интенсивность чувства, что она сама по себе драма. «Существование Борисова на сцене, — писала Исмаилова в статье „Двойной портрет в театральном интерьере“, — это чувственно-нравственное действие, по выражению Гёте. Нам показан сам процесс мысли, который и дает истинное представление о внутренней жизни героя. Именно психологический процесс, не итоги его, а само движение, изменчивое, причудливое, безостановочное. Каждая фраза, сказанная Борисовым, каждый кадр кажутся непредсказуемыми, неожиданными, потому что ведь это „тайная работа духа“ идет, сейчас, на наших глазах из чувства рождается слово. Мы видим человека, устремленного „вглубь своей внутренней жизни“. Сам темп действия, можно сказать, лихорадочный ритм его определяется внутренним состоянием героя. А порой так накаляется, что и самое невероятное кажется возможным. Когда Борисов взлетел на шкаф, право, можно было подумать, что его духовная энергия вообще поглотила телесную, и он стал летать и прыгать, как человек обыкновенный не может. Нравственный суд над собой герой совершает как бы перед лицом любимой женщины.

Татьяна Шестакова помогает Борисову, ведет свою мелодию, неслышно движется, больше молчит — лишь изредка одно-два слова, но без которой нет воздуха и нет прозрения. Поразительно удается актрисе быть видением и одновременно живым существом. Изящество и простота режиссерских приемов (по мнению Нинель Исмаиловой, Лев Додин сделал московскую редакцию „Кроткой“ более аскетичной и строгой по форме. — А. Г.) требовали высочайшего мастерства от актеров. Борисов и Шестакова оказались во всеоружии артистизма и художественной культуры».

Малые повести Достоевского театровед Борис Любимов сравнивает с «конспектом великих его романов». Читатель, впервые открывающий страницы «Кроткой» — позднего произведения, вошедшего в «Дневник писателя», встречается с постоянными, столь важными для писателя мотивами. Мысль о том, чтобы сохранить для зрителя одну из лучших ролей Борисова, что и говорить, хорошая вне зависимости от того, по какой причине перенос спектакля с ленинградской сцены на московскую, пусть даже в новом виде, было решено произвести. Но и то верно, что далеко не всегда такого рода переносы спектакля со сцены на сцену бывают успешными: новые условия часто меняют и, по справедливому замечанию Бориса Любимова, «искажают что-то неуловимо важное».