Олдорандо (СИ)

   Замечание лейтенанта приоткрыло для Юли мрачную завесу над непроглядным прошлым Панновала. Весь колоссальный подземный город был создан именно таким образом, за сотни веков изнурительного рабского труда. Юли вполне мог сопоставить ничтожные итоги дневной работы заключенных с исполинскими размерами пещер, и у него перехватывало дух от ужаса, когда он думал о немыслимой бездне труда, пота и слез, потраченной всего лишь на жилище для нескольких тысяч людей. И в его душе родился глухой гнев, когда он представил себе тысячелетия этого беспрерывного ада. Он даже начал думать, что Панновал вообще не имеет права на существование -- нездоровая безопасность большинства не стоила таких мучений поколений заключенных. Всякий раз, засыпая в своей комнате, он с ужасом думал, что даже это тесное помещение поглотило годы труда несчастных узников, и что лучше бы все люди были дикарями. Насколько же проще была жизнь в его родных снегах! Цивилизация теперь представлялась ему болезненным наростом, порожденным злобными трусами, боявшимися внешнего мира.

   Впрочем, и в этой мрачной жизни его неунывающий ум нашел новые пленительные загадки. Куски отбитой горной породы увозили на грубо сколоченных тележках, толкать которые было по силам только двум крепким мужчинам. С утра до вечера наполненные кусками камня тележки откатывали в глубину Твинка, в ту её часть, где Вакк, миновав Рынок, обрушивался в бездонную пропасть. Туда и сбрасывали содержимое тележек. Насколько мог судить Юли, так делалось с незапамятных пор. Никого не интересовало, куда девалась такая масса породы, по объему превосходящая весь Панновал, как, впрочем, и куда уходит вода. Возможно, под этой, самой нижней частью города, было некое пустое пространство, гигантская пещера, настолько глубокая, что сам Панновал не шел с ней ни в какое сравнение. При каждом взгляде в пропасть Юли пробирал озноб. Он чувствовал, что под Панновалом скрываются жуткие бездны, о которых его самодовольные обитатели не имели никакого представления.

   Необъятная черная пустота преследовала Юли во сне. Он представлял себе город висящим над этой бездной, готовой в любой миг поглотить его, и часто просыпался от кошмаров. Но, в то же время, его необъяснимо манила её бездонная чернота, ему не терпелось спуститься в неё и узнать, чем же она была. Кто прорыл её? Неутомимая вода? Акха? Или там был величественный город, в котором среди всех удивительных вещей и легенд жили могущественные Хранители?..

   Никто не мог и не хотел отвечать на эти вопросы и Юли начал находить странное успокоение в своих отвратительных обязанностях.

   Расчищенную часть Твинка занимала ферма, где тоже работали заключенные. Но если на обычных фермах за воротами города выращивался ячмень, из которого выпекали хлеб, то здесь заключенные выращивали осклизлые мерзкие грибы, которые составляли их пищу, а в пруду, питавшемся отведенной от Вакка водой, подземные рабы разводили рыбу, кормя её объедками. Каждый день здесь вылавливали определенное количество рыбы, которая считалась деликатесом и шла только на стол высших духовных лиц. Поэтому, когда попадалась больная или вовсе дохлая рыбина, её не давали заключенным, а торжественно закапывали возле берега.

   Климат в Твинке был очень нездоровый и заключенные в нем тоже часто умирали. Покойников закапывали здесь же, вдоль берегов, где прямо на неглубоких могилах и росли огромные съедобные грибы, питаясь обильным перегноем. Едкая вонь гниющей рыбы и запах разложения ударяли в нос любому, вступающему в Твинк.

   Юли узнал, что совсем неподалеку расположены почти такие же фермы свободного Прейна, а также его мастерские и шахты, где добывали уголь для печей, медь для инструментов и железо, необходимое для подземного строительства -- ведь камень нельзя тесать камнем. Но Юли туда не допускали. Свобода передвижения надсмотрщиков и тюремных священников была почти так же ограничена, как и у самих заключенных. Ни те, не другие, ни третьи не могли покинуть Твинк под страхом смерти. Поэтому он удивился, когда услышал краем уха, как Дравог, разговаривая с новым надзирателем, между прочим заметил, что одна из боковых лестниц Зоны ведет прямо на Рынок -- её пробили, чтобы быстрее доставлять сюда арестованных, не нарушая покоя Святилища.

   Юли замер, переваривая услышанное. Смутная, неосознанная мысль родилась в его мозгу.

   Рынок! Одно это слово вызвало в его памяти картину целого мира. Этот мир шумел, толпился, торговался... Но Юли оставил его в той, другой жизни.

   Он с тоской подумал о Киале и о его жене. Они приютили его в первые дни пребывания в Панновале.

   Из тебя никогда не получится настоящего священника, -- печально подумал он про себя. Ты всё время думаешь о бренном мире. И Юли гневно одернул себя -- он должен быть выше всей этой мирской суеты.